Франсис Карсак - Робинзоны космоса [сборник litres]

– Отвалите от меня, именем Ленина! Я вижу лошадей!

Ирен исчезла. Дверь шлюза завертелась вокруг оси; прежде чем она закрылась, звездолет набрал высоту и, с каждой секундой увеличивая скорость, устремился к Земле, такой далекой. Стоя на четвереньках в шлюзовой камере и тупо взирая на лежавший рядом с ним негуманоидный труп Уэуэны, Ривьер повторял:

– Ирен! Ирен! Мы вернемся, Богом клянусь! Мы вернемся с бомбами!

Она лежала на спине, на диване, в одной из комнат города.

Голова раскалывалась от боли; в том месте, куда пришелся удар, выросла небольшая шишка. Из раны в левой ноге медленно вытекала кровь. Картины на стенах казались обычными цветными пятнами.

Вошло какое-то безобразное существо, медленно приблизилось, склонилось над ней. Она попыталась пошевелиться и только тут заметила, что связана. Сквозь стены в комнату пробивался шум ружейной пальбы, сменившийся затем вибрацией силовых полей.

«Арго»! «Арго» улетает!

Ее охватило отчаяние – и ужас. Но все же она подумала: «Они правы. Опасность для Земли слишком велика. Они не могут рисковать звездолетом и всей информацией, которая есть на нем, ради моего освобождения. Кто знает, сколько секретов они, эти существа, уже украли у нас без нашего ведома?»

Относительно будущего у нее не было ни малейших сомнений. Когда-нибудь, очень скоро, в небе планеты появится флот и систематически, один за другим, расчистит континенты – без ненависти, но и без жалости.

Существо по-прежнему находилось в комнате. Изо рта его теперь исходило какое-то гипнотическое гудение, и, несмотря на серебряную сеточку, все еще защищавшую голову, Ирен почувствовала, что цепенеет. «Мой мозг! Мой мозг физика, в котором была заключена вся Вселенная!»

Оцепенение становилось все более и более глубоким… Монстр сорвал с нее сеточку. Теперь на нее смотрело лицо ангела, – лицо, от которого не могло исходить ничего плохого.

Она вновь увидела себя маленькой девочкой, к которой по вечерам заходила мать – поцеловать, пожелать спокойной ночи.

– Спасибо, мамочка, – прошептала она.

Рогообразные губы нежно прикоснулись к ее лбу, словно для поцелуя…

На поляне неровным полукругом выстроились бараки из синтетических материалов: справа – энергогенератор, затем помещение для роботов, склады, жилые модули, лаборатория, ангар для вертолета. Чуть дальше, под сенью листвы, высились бесформенные развалины безымянного города. Они громоздились друг на друга – неправильные пирамиды, на вершинах которых росли деревья с узловатыми корнями, обвивавшими стены подобно спрутам. После гибели Города прошло столько веков, столько дождей отстучало по каменным стенам, провалившимся крышам и зияющим окнам, столько собралось мертвых листьев, медленно превращающихся в гумус, что лишь изредка там и сям виднелись очертания фигур с идеальными углами, напоминавшие о геометрическом порядке, который некогда создал Человек.

Поляна была искусственной. На противоположной от Города стороне, вперемешку, так, как их раскидали гигантские челюсти машин, валялись огромные кругляки – разрезанные на части вековые деревья. Тихо шелестели на ветру чуть пожелтевшие листья.

В большом котловане, обнажившем развалины, работали другие машины – не столь мощные, как те, что корчевали деревья, но гораздо более деликатные. Их длинные гибкие щупальца проникали под обломки, осторожно поднимали их и грузили в небольшие вагонетки. Вскоре и эти чудесные роботы станут слишком грубыми, и на смену им придут люди, археологи – ведь здесь ведутся раскопки.

В лаборатории, за столом, заваленным бумагами и кусками ржавого железа, сидели трое мужчин: Ян Дюпон, археолог и глава миссии, лингвист Уилл Льюис и инженер Стан Ковальски, который небрежно пробегал пальцами по клавишам пульта, управляя механизмами в котловане. Не отводя взгляда от экрана, он спросил:

– Ну что?

– В седьмом секторе по-прежнему пусто. Я только что связывался с Астуриасом. Ничего интересного для нас. Как и прежде, лишь отдельные жизнеописания; история какого-то там Доминика на французском языке. Нам она определенно ни к чему: явно написана в догалактическую эпоху, ни малейшего намека даже на простейшие межпланетные перелеты. Потом отрывки из романа, довольно-таки грязного, об одной женщине по фамилии Бовари, тоже на французском. Ума не приложу, что наши предки находили в подобных летописях. Нам, естественно, они дают определенное представление о тогдашней жизни, но для самих предков это была современность. Я не настолько самонадеян, чтобы полагать, будто они писали для будущих археологов. Вы только представьте: разрозненные фрагменты хроники жизни некой Скарлетт, обладавшей невыносимым характером, были обнаружены при раскопках в семидесяти одном месте и не менее чем на семи языках – что, к слову, помогло дешифровать некоторые из них, – и в результате, за вычетом нескольких еще не найденных эпизодов, нам сегодня известно почти все об этом догалактическом существе. К счастью, хронист время от времени вводил сведения о тогдашней цивилизации и войне, о которой в противном случае мы бы ничего не узнали.

Лингвист недоуменно пожал плечами и продолжил:

– Впрочем, пока ничего такого, что могло бы действительно нас заинтересовать. После находки Ориса – ничего стоящего. Ты ведь, конечно, помнишь, что чуть более ста лет назад в руинах Ч’каго были обнаружены первые доказательства существования галактической империи задолго до Адской войны; тогда нашли небольшой фрагмент хроники, посвященной колонизации планет Бетельгейзе, всего три страницы. Иногда попадалась и другая информация: к примеру, ценнейшие отрывки из трудов историка Азимова – судя по всему, французского происхождения, так как он порой подписывался «Поль-француз», – в которых упоминалось о гибели планеты Флорина в результате космического катаклизма. Описание самой катастрофы, правда, отсутствует. В других фрагментах книги того же историка приводятся сведения о некой Транторской империи. Еще один историк, по-видимому более ранний, чье имя до нас не дошло, частично сохранил фольклор первых астронавтов и прежде всего чудесную поэму о зеленых холмах Земли. Затем, при раскопках во Фриско – прошло уже лет тридцать – Орис отыскал сто двадцать шесть фрагментов, но, к сожалению, ни одного полного текста: они неопровержимо доказывают, что человек достиг многих звезд и заселил все пригодные для жизни планеты. В одном из этих отрывков рассказывалось о начале Адской войны; именно из него мы узнали, что в нее были вовлечены все миры, покоренные человеком. Если разрушения везде были столь же катастрофическими, как здесь, неудивительно, что к нам никто не прилетал. Нам даже неизвестно, сколько веков прошло со времен той войны. Веков… или, скорее, тысячелетий. Изотопный метод дал неодинаковые результаты для разных образцов: от двух до семнадцати тысяч лет. Порой, глядя вечером на звезды, я думаю о наших утраченных братьях – ведь должен кто-то был выжить! – пребывающих в заточении в далеких мирах, думаю о том, почему наши находки так и не помогли нам выйти в космос, – как назло, пока нам попадаются одни лишь туманные намеки, которые наши ведущие физики считают сущей нелепицей. Стоит мне только вспомнить о нашем потерянном достоянии, промотанном нашими предками из-за их страсти к убийству, как меня переполняют досада и сожаление. Да, я понимаю, это почти кощунство, но мы, археологи, знакомые с их хрониками, судим более строго. Подумать только! Вся мощь, которая могла послужить добру, принести победу над природой, сведена на нет, растрачена впустую. Ты только представь себе, Стан, межзвездный космический корабль! А мы еще не добрались даже до Марса! Прошло уже восемнадцать веков с тех пор, как возобновился ход времен, мы с трудом взбираемся по ступенькам, высеченным еще нашими предками, и все так же далеки, ужасно далеки от вершин, которых достигли они!..