Алексей Ракитин - Дорога на Даннемору (СИ)

— Люди, будьте же добрее, не надо бросаться на меня. Всё равно, коли Бог не попустит — ни один волос с головы моей не упадёт!

Алканавты и бандиты притихли. То, как дурачок Пиранья сел зубами на ботинок проповедника, произвело впечатление на многих. Фома, пришедший в себя после падения, потихоньку убрался с борцовского ковра, постаравшись проделать это как можно быстрее и незаметнее. Пиранья же, оглушённый ударом, но не потерявший сознания, откатился от Инквизитора, прикрыв лицо руками. Сквозь его пальцы обильно текла кровь.

Ильицинский обвёл взглядом притон. Кто-то из присутствующих поёжился, кто-то напротив, с немым вызовом встал со своего места. Меня и Лазо наш казачий проповедник, безусловно, заметил, но не подал вида, будто узнал.

— Господь Бог смотрит на каждого из вас. Он видит ваши помыслы и дела. И ни один грех человеческий не останется незамеченным или неосуждённым.

— Мы в Бога верим! — крикнул какой-то одноглазый мужик, совершенно пиратской внешности. — На наших УРОДах написано: «We trust in God».

— Вы не верите в Бога, иначе бы не писали эту чушь на своих деньгах. И не сидели бы здесь целыми днями, дожидаясь того, как победитель станет содомировать побеждённого!

— Да что ты вообще знаешь о Боге?! — завопил одноглазый. Он выхватил из-под стола здоровую дубину и с угрожающим видом двинулся к Инквизитору.

Ему на помощь пришли оба промоутера, перед тем принимавшие ставки на исход поединка. С длинными ножами в руках они подвинулись было в сторону Ильицинского, но сделать ничего не успели. Загремели выстрелы термокинетического пистолета и одноглазый с визгом повалился на пол. Даже не разобравшись, кто стрелял, оба промоутера тут же бросили своё оружие на пол. Подобная находчивость меня чрезвычайно развеселила — у ребят, похоже, за плечами имелся немалый опыт успешных капитуляций.

Из сумрака выплыла массивная фигура Константина Головача. Ну да, конечно, береговая артиллерия на подходе. В руках Кости лёгким дымком курились два пистолета, а глаза грозного казака метали молнии.

— Вы все здесь уроды! — сказал он, гневно оглядев перепуганных бандитов. — К вам явился проповедник, чтобы сказать слово правды! Возможно, это самое значительное событие в ваших никчёмных ублюдочных жизнях! Вы же, вместо того, чтобы выслушать, бросаетесь на него с оружием. Не хотите слушать по-хорошему, будете слушать по-плохому! Взво-о-од, слушай мою команду: рога в пол, стоять молча! Онанизм, улыбки и пускание слюней во время проповеди караются смертной казнью на месте и навсегда! Приговор выносится и исполняется мною безотлагательно. Право на помилование отменяется! Делай р-раз! Я сказал: рога в пол!

Все присутствовавшие повалились на пол, став на четвереньки, а потом и опустив головы, как это делают мусульмане во время намаза. Получилось красиво.

— Тебя тоже касается! — строго сказал я бармену. — Качан — в пол, зад — вверх!

Тот спорить не стал, сделал как приказали.

Теперь, когда все бандиты обратились задницами в потолок, Евгений мог продолжить свою проповедь без помех.

— Твари божие! — провозгласил он. — Бог, хоть и загадочен и непостижим, но Он всегда недалеко от каждого из вас. Войдите внутрь своего сердца, оглянитесь там (тут урки, педерасты и просто бандиты начали оглядываться), Он ждёт вас! Се, говорит Господь, стою у двери и стучу. И если кто откроет мне, войду и буду вечерять с ним и он со Мною!!

В питейном заведении стояла пугающая тишина, точно и в живых тут никого уже и не осталось. Полагаю, потрясённая публика пребывала в полуобморочном состоянии.

— Меня спросили, что я знаю о Боге? — продолжил Ильицинский после небольшой паузы. — Я отвечу вам словами Дионисия Ареопагита: Бог — это причина всего, будучи выше всего, но при этом несущностна, и нежизненна, не бессловесна, не лишена ума, но не есть тело. Бог не имеет ни образа, ни вида, ни качества, или количества, или величины; на каком-то месте не пребывает. Он невидим, чувственного осязания не имеет; не воспринимает мир чувствами и воспринимаемым не является. Богу не свойственны беспорядок, смута и беспокойство, возбуждаемые страстями материи. Его сущность не подвержена чувственным болезням, не имеет недостатка в свете; ни изменения, ни тления, ни разделения, ни лишения, ни излияния не претерпевает; и ничего другого из чувственного Она не представляет Собой. Всем ли понятно сказанное?

Костяная Голова, прохаживавшийся между склонёнными к полу заключёнными, остановился перед одним из них и, слегка толкнув его ботинком, осведомился:

— Эй ты, обезьяна, ответь, тебе всё понятно?

— Да, всё, — встрепенулся урка. — Ни тления, ни излияния Господь Бог не претерпевает!

— Хорошо, тогда живи, — разрешил Костяная Голова и тут же толкнул его соседа. — А тебе, сволочь, всё ли ясно в словах проповедника?

— Всё очень доходчиво, — поспешил заверить тот. — Я очень благодарен Дионисию Ареопагиту! Готов вымыть ему ноги и выпить мыльную воду! Мне в детстве диагностировали имбецильность, но тем не менее я всё понял из сказанного: Бог не имеет ни вида, ни образа, ни качества. Как услышал эти слова — всё сразу понял! Спасибо господину проповеднику за то, что он тратит время на нас, сирых и убогих!

— Ну ла-а-адно… — протянул задумчиво Константин, с сомнением поглядев на болтуна. — Э-эх, шваркнул бы я всех вас без разбора… да только нельзя на проповеди! Ну, да ладно, в другой раз!

— А что же делаете вы, узники Даннеморы, предоставленные сами себе? — провозгласил Ильицинский, ещё выше воздев над головою икону. — Вы погрязли в самых отвратительных богомерзких пороках, распутстве телесном и нравственном, блуде физическом, словесном и умственном. Вы, сотворённые по ангельскому образу и подобию, оскверняете свою мужскую природу, совершая противоестественные, богомерзкие и богопротивные соития друг с другом, не только не стыдясь греха, но прямо наслаждаясь им. Вы выпячиваете напоказ…

Инквизитор неожиданно умолк и до моего слуха донёсся звук вентиляторных двигателей экраноплана. Звук всё нарастал и через несколько секунд всем нам стало ясно, что летающий аппарат тюремной охраны завис над зданием, в котором мы находились.

В другой бы раз я сказал: мне пофиг — я сделан из брони и мяса! Но не в этот раз… Всё-таки даже самая устойчивая психика имеет определённый предел отпускаемых на день переживаний и страхов. За последние несколько часов я уже успел побегать во рву с гамарджопами, пострелять из-под корней дерева, подраться врукопашную с бандитами в лесополосе и замочить местного «капо» с его двумя телохранителями. И вот опять над головой тревожно зарокотали двигатели «цивилизаторских» экранопланов. Так и хотелось воскликнуть: «доколе?»