Питер Уоттс - Революция в стоп-кадрах [сборник litres]

Разумеется, я спросила об этом Лиан. Она так смеялась.

– А я чертовски хороша, если в такой ситуации сумела подбросить улики ситуации и не превратиться в пепел?

Хотя отрицать историю про Моско не стала.

Пару раз Шимп пытался наладить разведку. Дождался, когда все заснули, потом выждал еще гигасекунду для верности и только тогда послал в лес очередную марионетку осмотреться.

Далеко она не ушла. Поляна имела привычку сбивать боты еще до того, как мы подкрутили лианы у входа на максимальную агрессию. Разведчики Шимпа обычно пролетали пару метров, даже – если им сильно везло – успевали откусить немного ткани на образцы и смыться, но обычно лианы стаскивали их на палубу, а потом накидывались сворой удавов.

Обломки одного такого мы нашли рядом с люком: панцирь раздавлен, внутренности набиты высохшими плодами; он больше походил на какую-то шишковатую опухоль, а не на технологический объект.

Некоторые сразу забеспокоились, что Шимп решил за нас взяться – или стал что-то подозревать, – но факты говорили иное. Механизм знал, с какими растениями ему предстоит иметь дело. Довольно легко мог собрать сурового бронированного парня с кучей огнеметов, чтобы прорваться хотя бы через первую линию обороны, если считал, что внутри есть что-нибудь интересное. Тот факт, что он довольствовался одноразовыми типовыми дронами, говорил скорее о том, что Шимп просто хотел взять образцы: рутинно подтвердить настолько устоявшуюся теорию, что даже банальный анализ эффективности не оправдывал разработку и сборку новой модели.

У Шимпа не было причин думать, что мы лжем. Скорее он просто хотел посмотреть все сам. Он даже не пытался спрятать свои действия: телеметрия по меньшей мере с двух зондов сидела прямо в операционных логах и ждала любого, кто хотел потратить на нее пару мегасек.

К тому же Шимп и сам ни разу не поднимал вопрос о Поляне. Потому молчали и мы. У нас появился взаимный секрет, неудобная правда, о которой все знают, но никто не говорит вслух, боясь разрушить семейное торжество.

Странно, конечно, но в каком-то смысле Шимп стал соучастником нашего заговора.

– Я у входа в Черный котел, – сказала Юкико Канеги. – Предупреждение о ледяном монстре.

Этим она говорила следующее: «Шимп где-то в районе склада подфюзеляжной массы».

– Ты мельком видишь его в свете фонаря, но он тут же исчезает, – ответила я, имея в виду «Больше нет. Ублюдок свалил».

Соцальков на полпути между ядром и поверхностью, экватор по правому борту, вялые пол «же» не давали нам оторваться от пола. На подставке между нами стояла игровая доска: многоуровневое подземелье, два метра в ширину и столько же в высоту, где каждая комната, стена и ловушка с любовью были сфабрикованы вручную. За последние несколько сборок Гаэтано приобрел вкус к ролевым стратегическим играм. И сотворил оду этому древнему способу убить время, физическую игру, созданную по его собственному дизайну. Ты двигал фигурки вручную по лабиринту (уровни раскрывались для удобного доступа, а потом со щелчком закрывались), искал сокровища, избегал ловушек и сражался с монстрами. Кости с пятьюдесятью гранями решали исход вероятностных встреч. Как только ты в ней разбирался, игра становилась совершенно очаровательной.

Гаэтано назвал ее «Тередо». Я никогда не спрашивала почему.

Если в уме перевернуть нижнюю половину подземелья вверх ногами и представить, что некоторые другие элементы вытянуты «как надо», то сразу находилось определенное топологическое сходство с реальным проектом «Эриофоры». И доска фактически превращалась в карту.

Персонаж Юки забрался в Черный котел: то ли подземное ключевое озеро, которое патрулировали слепые, но кровожадные хищники, то ли – если не хватало воображения – в линзу из эластичного кремния, вклеенную в специальное углубление и украшенную крохотными пластиковыми сталагмитами. Фигурка была ее, но следовала она по моим следам.

– Блядь, – сказала она, и имела в виду именно это. – Проверяю ловушки.

«А ты это предвидела? Он нас не преследует?»

Я притворилась, что кинула кости, а потом записала выпавший номер.

– Ты не находишь ловушек. – «Не думаю. Он просто снова поменял узлы».

– Черт побери. – «Я же была так близко». – Я ищу… Как вы там это называете? А, след зверя.

– На камне есть морозная тропа, прямая линия, направление – сто девяносто семь градусов. – «Согласно пинам он находится где-то в этом направлении».

– Насколько широка тропа? – «Как далеко?»

Она, конечно, не надеялась, что я ей скажу точное расстояние; пинги задержки даже в лучшие времена не идут по прямой. Но всегда можно воспользоваться методом научного тыка.

– Может, сантиметров двадцать? – «Километров двадцать?»

Юки провела взглядом невидимую линию от своей фигурки до большой пещеры глубоко в кишках подземелья. Поджала губы:

– Может, он там размножается.

Матка.

Застенчивая улыбка скользнула по моему игровому лицу:

– Может быть.

Юки щелкнула пальцами:

– Кстати, пока я не забыла; ты после разморозки курс не проверяла?

– Нет, а за…

Но она уже кинула модель окрестностей прямо мне в голову. В самом их сердце проходило тонкое, словно паутинка, волокно: траектория «Эри». Более тусклая нить, испещренная точками и уходящая в красное смещение, отделилась от нее пару световых лет назад и в будущем постепенно отходила все дальше.

Изначальная траектория и модифицированная.

Я пожала плечами:

– Обычный дрейф. Шимп время от времени будит нас посмотреть, сможем ли мы его объяснить.

Юки покачала головой:

– Дрейф по-прежнему меньше градуса. А тут отклонение больше трех.

Все стало ясно.

– Мы изменили курс.

– Именно.

Я саккаднула проекцию, протянула ее на сто лет вперед. Ничего, только космос. Тысяча: красные карлики, желтые, сборки есть, но ничего выдающегося по сравнению с первоначальным маршрутом. Еще тысяча лет: более-менее то же самое. Десять тысяч. Сто тысяч.

– Однако.

Через двести тысяч лет наш текущий курс приведет нас в открытый кластер диаметром примерно в тридцать пять световых лет – прямо в сердце красного супергиганта. Масс-спектрометр говорил, что там масса около тридцати шести солнечных, а возраст – двадцать четыре миллиона лет. Молодой, такой молодой; просто поденка по сравнению с «Эриофорой». Когда мы только отправились в путь, он был лишь дуновением водорода, конденсирующимся в пустоте.

И одновременно такой старый: дряхлый, водород уже давно потратил, вокруг оболочка из раскаленного газа, выброшенного во время распутной юности. Сейчас он жил только на гелии; от его спектра несло углеродом, кислородом и буквально капелькой неона.