Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

Передо мной появилось имя заказчика загадочной ДНК.

Перечитав его много раз, чтобы удостовериться, что глаза мне не лгут, я с трудом сглотнул, потом вспомнил, где нахожусь, быстро скачал остальные данные, что явится доказательством в глазах остальных. Теперь следовало срочно убираться, у меня еще будет время взвесить все последствия своего открытия. Я активировал возврат зонда, и тот двинулся назад, прокладывая на полной скорости обратную дорогу, словно я втягивал в себя вермишелину. В финальной спешке я, ровно в тот момент, когда зонд со звуком, похожим на хлопок хлыста, выныривал из черной зоны, чуть было не напоролся на защитный бот. Я тут же стер все следы придуманного мной хака из локальной памяти, чтобы никто никогда не сумел определить, какая программа была на нем установлена.

Очередной толчок быстро унес меня от этой проклятой стены, и, когда опасность и в самом деле осталась позади, я вышел из хакерской программы Клотильды, позволившей мне оставаться невидимым все время, которое потребовалось для моего преступления. Тогда, и только тогда я смог насладиться чувством только что совершенного подвига и важностью информации, которую удалось добыть.

Мне было необходимо как можно скорее повидать Танкреда и все ему сообщить!

В зале Совета крестоносцев стоял гул непривычно бурной деятельности: множество асессоров, клерков и стражников суетились, в срочном порядке заканчивая приготовления к непредвиденной сессии.

Почти все бароны уже прибыли, за исключением Гуго де Вермандуа. Пристроив локти на ручках кресла и сложив ладони под подбородком, Роберт де Монтгомери выглядел необычно спокойным; Боэмунд Тарентский, чьи чеканные черты лица обозначились еще резче, казался заранее подавленным тем, что должно было здесь произойти; Годфруа Бульонский рядом с ним, хоть и встревоженный, делал вид, что спокойно занимается текущими делами, подписывая протоколы предыдущих заседаний; Раймунд де Сен-Жиль, явно чувствуя себя вполне непринужденно, о чем-то вполголоса беседовал с одним из своих асессоров, словно в сегодняшнем заседании не было ничего особенного.

И лишь один вновь прибывший находился здесь впервые: епископ Филипп де Пон-дю-Руа. После кончины Адемара Монтейльского крестовый поход остался без папского легата, единственного, кто был правомочен официально доносить слово Урбана IX. Дабы исправить ситуацию, Петру пришлось срочно представить папе список из нескольких находящихся на борту лиц, коих возможно было посвятить в епископский сан и назначить на роль послушного чиновника, которую так замечательно исполнял почивший монсеньор Монтейльский. К сожалению, высших церковных должностных лиц на борту «Святого Михаила» было удручающе мало, и список свелся к нескольким приорам и каноникам, настоятелям многочисленных корабельных церквей, так что единственным обнаружившимся в перечне совершенных незнакомцев персон, достойных подобного поста, оказался приор Филипп де Пон-дю-Руа, бывший советник самого Адемара.

Урбан IX незамедлительно возвел его в сан епископа, затем назначил в епархию Пюи, где ранее отправлял богослужения его бывший господин, и возложил на него миссию официального представителя Ватикана в Священной Армии с обязательством досконально исполнять все предписания папы римского.

Это был человек среднего роста, худощавый, всегда идеально выбритый, чье невыразительное лицо оставалось непроницаемым при любых обстоятельствах – до такой степени, что никто никогда не замечал его присутствия в тени весьма светского Адемара Монтейльского. Сегодня, на первом для него заседании Совета, на его лице не отражалось ничего, кроме приличествующей данному случаю сосредоточенности. Впрочем, бароны едва обращали на него внимание.

Внезапно все разговоры и перешептывания оборвались: в зале появился Петр Пустынник. В несколько больших шагов он добрался до величественного центрального кресла, а в это время все не имеющие специального допуска спешно покидали помещение, оставив там лишь нескольких асессоров, скромно усевшихся позади своих хозяев.

Годфруа показалось, будто за застывшей маской, которой прикрывался Петр, скрывается глухой гнев, который только и ждет повода прорваться. Это его не удивило, он знал, насколько Praetor peregrini ненавидел неожиданности, как и вообще любые события, которые не мог контролировать. Удивило герцога Лотарингского другое: отсутствие его друга, капитана корабля Гуго де Вермандуа, который принес Совету свои извинения, сославшись на технические причины: серьезные проблемы на судне, требующие его личного присутствия. Разумеется, опирался он исключительно на собственную интуицию, но готов был поспорить, что пустовавшее сейчас кресло Гуго было делом рук Роберта де Монтгомери. Годфруа не сомневался, что в сложившихся обстоятельствах этот дьявол Роберт приготовил какую-то подлость, но не мог угадать, какую именно.

– Сеньоры, – начал Петр голосом, не оставлявшим сомнений в его настроении, – объявляю внеочередную сессию Совета крестоносцев открытой! Напоминаю, что мы собрались здесь, дабы рассмотреть дело лейтенанта Танкреда Тарентского, его поведение как представителя нашей армии, а также события, в которых он принял участие этой ночью. Учитывая характер произошедшего, а также социальный статус заинтересованного лица, я счел, что данное дисциплинарное заседание предпочтительней чисто юридической процедуры. Если ни у кого нет возражений против этого решения, мы можем начинать. – Петр сделал паузу и подождал несколько секунд, не выскажется ли кто-нибудь из баронов, потом торжественно приказал: – Стража, введите Тарента-младшего!

Два стражника, стоящие у двери, распахнули створки, и Танкред Тарентский зашел в зал. Асессор объявил:

– Танкред де Отвиль, называемый Тарентским, сын Эда Бонмарши, графа Лизьё, и Эммы де Отвиль!

В темно-сером парадном мундире, с перекинутым через грудь расшитым шарфом метавоина, боевыми наградами у сердца и золотым галуном на левом плече, он вышел в центр зала и оказался в точке пересечения всех взглядов. Там он остановился и с благородным и серьезным, несмотря на осунувшиеся черты, выражением лица вытянулся во фрунт перед Петром Пустынником.

Боэмунд Тарентский, с момента прибытия на Совет так и не разжавший зубов – в таком гневе на племянника он пребывал, – при виде его стати и выправки невольно ощутил прилив гордости. Он не был уверен, что в возрасте племянника и при подобных обстоятельствах сам смог бы держаться с таким мужеством.

Лейтенант склонил голову перед Петром, и тот смог начать:

– Танкред Тарентский, вас призвали предстать перед нами, чтобы вы ответили за свои недавние действия, и в частности за трагические события сегодняшней ночи, которые сами по себе дают основания для созыва данной внеочередной сессии Совета. – Он сделал паузу и продолжил: – Прежде всего, солдат, должен сказать, что с самого начала этого путешествия я слышал о вас чаще, чем мне бы хотелось. Ваше происхождение должно бы обязывать вас подавать безукоризненный пример; однако же, напротив, вы с редкой настойчивостью выставляете себя напоказ…