Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

– И самым пагубным образом! – влез Роберт, которого уже сжигало нетерпение.

Петр испепелил его взглядом, не сделав замечания за то, что его перебили, и продолжил:

– До нас регулярно, причем из различных источников, доходили рапорты о вашем недисциплинированном поведении, в частности в связи с трагическим делом о смерти мадемуазель Манси, но также и о ваших граничащих с богохульством высказываниях или же о сознательном разрушении военного оборудования. Остановлюсь на этом, список еще длинный.

Воспользовавшись паузой в речи Петра Пустынника, Танкред захотел защититься:

– Бо́льшая часть этих обвинений всего лишь клевета, сеньор претор. А что до обоснованных, я легко могу оправдаться…

– Замолчите! – тут же прогремел глава Совета самым повелительным тоном. – Хотя все эти действия предосудительны сами по себе, не они привели вас сюда. Долгое время благодаря вашему положению и послужному списку Совет проявлял к вам снисходительность, но сегодня ваше поведение перешло все границы! Вы пошли на убийство, причем особы уважаемого советника Роберта де Монтгомери, члена Совета.

– Уважаемого? – не удержался от иронии Танкред.

– Осторожней, молодой человек! – прорычал Петр Пустынник голосом, в котором клокотала едва сдерживаемая ярость. – Не испытывайте моего терпения, или же вы окажетесь в камере без всякого дальнейшего рассмотрения!

– Его подручный был отъявленным бандитом, – попытался оправдаться Танкред, указывая пальцем на Роберта де Монтгомери, – он…

– МОЛЧАТЬ! – заорал Петр с выпученными глазами. – ХВАТИТ!

Редко можно было увидеть, чтобы духовный вождь крестового похода до такой степени потерял самообладание. Никто в зале не смел шелохнуться. Поняв свою ошибку, в знак почтения Танкред опустил голову. Роберт был на седьмом небе: его враг топил себя сам, даже не нуждаясь в посторонней помощи; встревоженный Годфруа поглядывал на дядю обвиняемого, который, казалось, внутренне кипел. Зная Боэмунда так, как его он знал, герцог подозревал, какие адские муки претерпевает гордый сицилийский нормандец при таком публичном унижении.

Дав напряжению немного улечься, Петр Пустынник продолжил:

– Мы получили свидетельские показания двух служивших под началом Аргана бойцов Legio Sancta; они утверждают, что сегодня ночью вы столкнулись с ними и оскорбили Аргана. Затем сумели затеять драку, в которой использовали боевое искусство Мета, что категорически запрещено в гражданских условиях, и убили Аргана. Что вы можете нам сказать по этому поводу?

Зная, что рискует вновь навлечь на себя громы и молнии, Танкред постарался ответить, не повышая голоса:

– Это сплошная ложь.

На этот раз подобная дерзость вывела из себя его дядю.

– Танкред, следи за языком! – воскликнул Боэмунд, хлопнув ладонью по подлокотнику.

– Но, дядя, – жалобным тоном возразил Танкред, – я же должен защищаться. Эти так называемые свидетели пытаются возвести на меня клевету!

Сочтя момент подходящим, чтобы добить обвиняемого, Роберт вмешался:

– Не старайтесь отвлечь внимание Совета, эти люди свидетельствовали под присягой, и вовсе не они виновны в убийстве. Обвиняемый вы !

– Это было не убийство! – вскричал Танкред, развернувшись к герцогу Нормандскому. На мгновение его голос сорвался, и он постарался взять себя в руки, чтобы продолжить с достоинством: – Если Совету будет угодно дать мне возможность объясниться, я могу вам это доказать.

– Слушаем вас, Танкред, объяснитесь, – ответил Годфруа успокаивающим тоном, дружеским выражением лица напомнив обвиняемому, что здесь у него все же есть поддержка.

Танкред кивком поблагодарил его:

– Я так и собирался сделать, господин герцог. Вчера вечером, когда я запоздно возвращался в свое расположение…

– Запоздно! – шумно прервал его Роберт. – Разве порядочный солдат возвращается в свое расположение «запоздно»? Разве он не должен беречь свои силы для выполнения долга и ложиться спать в нормальное время?

Годфруа не удержался и покачал головой; на его взгляд, Роберт де Монтгомери был смешон.

– Роберт, – твердо вмешался Петр, – будьте добры, позвольте ему высказаться.

Танкред немедля продолжил:

– Как я уже сказал, я возвращался в расположение своей части, когда услышал приглушенные крики. Я подошел ближе, думая, что кто-то, возможно, нуждается в помощи, и обнаружил самого Аргана и пятерых бандитов из легиона, которые отважно избивали двоих лежащих на полу в крови насильно мобилизованных.

– Называть бойцов Legio Sancta бандитами недопустимо! – возмутился Роберт.

В сильнейшем раздражении Годфруа воздел руки к небу:

– Полно, господин де Монтгомери, прекратите наконец постоянно прерывать молодого человека! И не считайте Совет стадом баранов, все знают, чего стоят эти «легионеры»!

Герцог Нормандский в ярости повернулся к фламандцу:

– Взвешивайте свои слова, Годфруа, вы говорите о признанной Ватиканом полицейской службе!

– Немедленно прекратите!

Доведенный до крайности Петр Пустынник снова был вынужден повысить голос, чтобы положить конец перепалке в Совете. Возникла неловкая пауза, за время которой он постарался успокоиться, прежде чем заговорить.

– Сеньоры, – заявил он торжественным тоном, – я требую, чтобы вы прекратили подобные сцены. Я больше не потерплю такого рода пререканий. Мы собрались на внеочередное заседание Совета крестоносцев на борту боевого папского корабля НХИ. Призываю вас вести себя подобающим образом!

Чтобы придать вес своим словам, он медленно обвел собравшихся взглядом, после чего вновь обратился к Танкреду:

– Итак, вы утверждаете, что вы не случайно столкнулись с Арганом в коридоре, а застали его в момент совершения акта жестокости по отношению к двум бесшипникам ?

Ему не понравилось использованное Танкредом выражение «насильно мобилизованные», однако в данном случае упрекнуть того было не в чем, поскольку оно широко использовалось, в том числе и властями.

– Именно так, отец мой. Я вмешался, чтобы остановить подлое нападение, и тогда по приказу Аргана легионеры обратились против меня. И мне пришлось защищаться.

Если в самом начале чувство несправедливости придавало его речи убедительную силу того, кто вынужден сражаться ради выяснения истины, то теперь в его голосе проскользнуло колебание. Он заранее знал, что на этом этапе рассказа ему придется солгать Совету; представлялось невозможным признаться, что, прежде чем напасть на легионеров, он не прибег ни к предупреждениям, ни к увещеваниям – пусть было совершенно очевидно, что это ничего бы не дало. Он скрестил руки на груди, чтобы никто не заметил их легкой дрожи.