Анастасия Вихарева - Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

– Птицы по небу летают, и у каждой – своя речь: Матерь по-своему подсказывает, Орел поднялся – можно и его понять, Алконост яйцо понес – слышит человек, если язык уразумеет. И темные языки, когда Лебедь-Обида небо закрыла, или Ворон глаза клюет, или Грифон и Могол терзают, или Сирин запела. Заговори с тобой Сварог, не поймешь ни слова. Не услышишь даже. А между тем, что ни слово у него, то золото. Свароговым словом своды раздвигаются, по его слову Земля-матушка обратно в океане утонуть могла бы. Спрашиваешь, зачем оно тебе? Языки учить, твердость под ногами родить. Тебе, парень, великая честь оказана.

– А тебе не кажется, что кто-то меня забыл спросить? – рассердился Кирилл.

– Семиречье не одну тыщу лет простояло. Поселилась в нем мудрость и стала подспорьем, и разумеет о светлом саде, о темных подземельях, болезней не ведает, а живут там тысячу лет, оставаясь людьми праведными, – кот уверенно и неторопливо направился в обратную сторону. – И ты собираешься от этого отказаться? Я ж говорю: дурак. Поначалу все дураки. А потом царями становятся. И царем не хочешь?

– Не, неправда, только не живут! – не поверил Кирилл, сматывая толстую нить на автоматическую катушку.

– Было. Человек жил, как в Раю, пока на землю не пришел тот, кто стал печатать на скрижалях новые законы. Закон не закон, а вол через хомут не переступит. Тут смекалка нужна, да воля крепкая, а скотина туда идет, куда пастух гонит.

– Ну и, где оно – Семиречье?

– Рано тебе еще знать. Сначала руки помой, – рассмеялся кот.

Он остановился

– Много раз на землю опускалась Великая Тьма. Города становились пылью, в реках текла кровь, головы слагались в курганы. Многие народы стерты с лица земли, не оставив о себе памяти. Ах, если бы слушали они пророков, и сейчас еще жили бы их внуки и правнуки. Что твои знания? Изобретение теплого клозета десятки раз кануло в лету и вернулось вновь – как-то жили без него, а знания богов – Закон! Ступил не туда – и умер. Рабство, голод, мор, войны, предательство, страшная жизнь, дикие нравы, каста избранных и бесправные миллионы.

– А отец, а мама? А дядя Матвей и Артур Генрихович? Мир не без добрых людей. Были и будут.

– Да, повезло им. Но пришел пастырь – и посыпают голову пеплом. Артур Генрихович дыма не чувствует, мысли его не откликаются на русский язык, а душа – за тридевять земель. Матвей Васильевич… Не молился бы ты на него, береженого Бог бережет, – кот смерил Кирилла таким взглядом, от которого побежали мурашки. – Давно мечтает поймать кота за хвост, да смотреть промеж глаз не умеет.

– Ты хочешь сказать… – Кирилл остановился.

– Нет, не власть его манит, а страсть обладания раритетом, – усмехнулся кот. – Возьму, мол, на себя груз тяжкий, добуду мудрость великую, буду спасать малых детушек… А корни помыслов червями объедены.

– А я? – удивился Кирилл. – Я не напрашивался.

– А ты правильный, – ответил кот. – Не горяч, и не холоден, ничего святого в тебе нет и от зла далеко. Твои друзья не помышляют о высоком, а ты любопытен, один из многих, которые сокрушают железный посох пастырей. Хоть и без души, – посочувствовал он. – Нет у тебя ближней, закрыт ты с другой стороны.

Кирилл замешкался. Раз или два он спрашивал себя – какая она, душа? Будь она с горбом и весом трижды выше нормы, было бы и такую безопаснее прибрать к рукам, чтобы самого не прибрали. И понимал, что найти ее не сможет, если только приманить точно так же, как приманили через Мирославу Александра.

Услышать о смерти той, которая была предназначена лишь ему, он оказался не готов. Дыхание перехватило, и тьма, которая окружала со всех сторон, вдруг стала плотной и тяжелой.

– Без души? Как без души? – вскинулся он.

– Да на что она тебе? Главное, ушла с миром. Где ты видел, чтобы люди душу искали? Не дано им увидеть друг друга в сердце своем. Можно всю жизнь ждать ее и не дождаться. В твоем времени это единственная возможность остаться человеком, – кот нисколько не расстроился. – Наркотики, алкоголь, кодирование…

– Ну, знаешь! – Кирилл почувствовал боль утраты. – Это как… Смерть близкого родственника. И я теперь до смерти буду один?

– Отчего же? Женщин много. Но под душу не подкладывай, чтоб смерть себе не заказать.

– Это как? – покосился Кирилл на кота.

– Ну, – кот задумался. – Вот не было болезни у Александра, и человеком был. Да разве ж девушки не засматривались? И он хвостом крутил. Но помнил – там душа, на другом берегу, зла не желал, справедливость искал, и дико было ему поднять руку на женщину. Помнил: женщина – будущая мать, хранительница очага, чья-то любимая. А пришла беда, назвалась душою другая – и не видит, не слышит, не помнит. В уме желанный он, слезой умыт, да только тот, кто мертвую душу его миловал, сыт и мозгами думает, а не воловьим слухом, а он… живет в своем нарисованном мире.

– А-а… – Кирилл снова подумал о Мирославе.

– Восстановить семя брата – святое дело. Она как сестра тебе, но не кровная. Ты с братом и в болезни, и в здравии рядом был. Она хоть и не видела тебя, но помнит. Он откололся от тебя, а ты с другой стороны подошел – и теперь он в мыслях искать тебя будет, как опору, чтобы ногами встать. А замуж душу брата берут, когда совсем тьма навалилась.

– Как все сложно!

– Закон не таблица умножения, на нем Небесная и Поднебесная стоит. Он – Твердь каменная. А кто им пренебрегает, тот яму себе копает.

– Ну, о женитьбе я еще не думал, – спохватился Кирилл.

– Я знаю. Но покажи обман, и не выйдет брат из темницы.

– Но… – Кирилл покраснел. – Со счетов не сбрасываю.

– Надо собираться, – разоткровенничался кот. – В три погибели демона согнешь, если по имени будешь прохаживаться да посмеиваться, стрелы пуская. И душу поднимешь. Так что, может, и не придется жениться-то! Рассказать брату о том, кто такая Ирина Штерн не получится, но со стороны Мирославы он – открытое ухо. Замечательно, что нашел ее. Я помог!

– Ты? – Кирилл пришибленно остановился.

Правильно, а иначе, откуда у него такие мысли про Мирославу? Каким местом он думал, когда повел ее в клуб? Откуда решительность взялась? Да он бы еще сто лет к ней подойти не отважился.

– Это что же, мне перед Миркой надо выставить… эту… – Кирилл наклонил голову, чувствуя, как взволнованно бьется сердце. Вот оно – спасение!

– В невыгодном свете. Так, чтобы Мирослава себя человеком почувствовала. Смыть с нее грязь. И не грех нечисть за волосы потаскать. Да так, чтобы Мирослава заново родилась, – подтвердил кот. – Видишь ли, – поучительно заметил он, – в смерти униженный чувствует то же, что и тогда, когда смерть не позволила ему заступиться за себя. Земля жестоко мстит, поднимая тени. Если найдется кто-то сильнее, страх уйдет. Сознание обретет свободу, и она сможет бороться с врагом.