Лариса Кириллина - Тиатара

По берегам болотистых водоемов встречаются кварры – крупные нелетучие птицы с огромными клювами, живущие возле болот. Клювом, впрочем, они могут долбануть очень сильно, но сами не нападают. Их пища – водяные змеи, моллюски, всякие ракообразные. Другая разновидность птиц, похожих скорее на птеродактилей – аваххи, эти как раз хищники, промышляющие как живой добычей (обычно рыбой), так и падалью (тогда могут сожрать и баадара). В сумерках на охоту вылетают уйшу – рукокрылые грызуны, они питаются насекомыми, роящимися над стоячей водой; в городах эту нечисть повывели во избежание эпидемий.

Мирным нравом отличаются земноводные зверушки, живущие небольшими стадами – варати. Их даже разводят на фермах ради шкурок и мяса, а в сельской местности держат как домашних животных. Но в шкурках варати такое количество паразитов, что к диким особям лучше не приближаться и не прикасаться.

Как ни странно, вполне безобидны суурды – существа вроде броненосцев, панцири которых снабжены устрашающими шипами. Шипы служат только для самозащиты. Если к суурду не приставать, то сам он не нападет, поскольку ест траву, грибы и коренья, и плохо видит уже в двух шагах. Я сперва приняла пару суурдов, неспешно передвигавшихся по багровой лужайке, за садовых роботов, косящих газон. Одногруппники долго потешались над такой аналогией.

Ох, я же всегда говорила, что биология – ну совсем не моё.

Некоторые знакомые из числа землян иногда сетовали: бедная девочка, выросла среди металла и пластика, вечно под куполом или в скафандре, уже давно и не помнит, что такое бегать босиком по песочку и травке, загорать на солнышке, плавать в море… А я совершенно не ощущаю, будто мне прямо так уж необходимы все эти радости. Смутно помню и море на Юкатане (я была маленькая, а волны большие, да и акулы там вовсе не редкость), и палящее солнце, от которого мне приходилось прятаться, чтобы не сгореть. Травка?.. Однажды в раннем детстве я побегала по газону на подмосковной даче у бабушки Юлии Анатольевны. Поранила ногу об остроконечный сухой остаток стебля, не поддавшийся газонокосилке. Кровища, слёзы, доктор, бинт… Отличное развлечение. Нет уж, мне как-то привычнее цивилизованный быт. Пусть тесновато, зато никаких неприятных сюрпризов. А Тиатару я буду осваивать постепенно.

Наверное, я когда-нибудь обнародую мои дневники. Раз так, то нужно, пожалуй, представиться.

Я – Юла. Так меня называют родные, друзья и знакомые. Мне нравится это прозвище. Но вообще-то Юла – это еще и сокращение от моего полного имени, Юлия Лаура. Фамилия тоже двойная: Цветанова-Флорес.

Мой папа, Антон Васильевич Цветанов – консул Земли на межгалактической станции Арпадан. Мама, Лаура Флорес Цветанова, работает там же начальником внутренней таможни (есть и внешняя, при космопорте). Уже после моего отлета с Арпадана у них родился сын, мой братик Виктор. Я его еще не видела, но очень надеюсь увидеть, хотя это, признаться, проблематично.

Родители должны были очень сильно меня любить, чтобы отпустить так рано в свободное плавание, из которого я, вероятно, никогда больше к ним не вернусь. Я тоже люблю моих папу и маму, скучаю по ним и мысленно постоянно с ними беседую. Они замечательные! Однако они понимают, что выбор профессии – это крайне серьезно и важно.

Не имей я четких понятий о том, чем хожу заниматься, я бы, скорее всего, осталась на Арпадане. Для космобиологов и медиков там вообще раздолье, и если специализироваться в этой области, то лучшего места не сыщешь на сотни парсек вокруг. Институт Арпадана, Институт космобиологии, Институт Намму, Медицинский центр, Биостанция с Дикой зоной… Тем, кто дружит с техникой, тоже отлично: при космопорте есть курсы на уровне колледжа, там готовят и пилотов, и инженеров, и электронщиков, и ремонтников. Мой приятель и, признаться, предмет моих давних мечтаний, юный барон Карл-Макс Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн, решил пойти на эти курсы. Квалификация пилота у него уже есть, однако диплом инженера тоже не помешает. Аристократы – они не только снобы, но часто еще и перфекционисты.

Мой конек – языки. И уже в школе учителя в один голос твердили, что мне самое место – в Колледже космолингвистики.

Тиатарский Колледж космолингвистики, конечно, не единственный во Вселенной. На Земле в университетах тоже есть отделения, где обучают этой специальности. Однако там нет ничего подобного здешней системе, основанной на богатейшей практике. Всё-таки инопланетные существа не представлены на Земле так разнообразно, как на Тиатаре. Да и самим инопланетянам Земля не особенно интересна. Всё, что им нужно знать про неё, они уже знают. Добираться до Солнечной системы из других уголков Млечного Пути, и тем более из соседних галактик, очень трудно. Если собратья по разуму и прилетают на Землю, то по важным делам, и контактируют с ними лишь немногие уполномоченные сотрудники глобальных и космических организаций. Для такого общения достаточно знания космолингвы, а владеть языками разных миров совершенно не нужно. Поэтому космолингвистика у землян имеет своеобразный характер – я бы сказала, академически-провинциальный, хотя со стороны первокурсницы такое суждение, конечно же, наглость.

Слово «космолингвистика» я впервые услышала еще в детстве, на станции «Энцелад-Эврика». Оно мне страшно понравилось, как и другое красивое слово – астрофизика. Но ученые-астрофизики на станции работали, а космолингвисты – нет, и никто из взрослых не мог мне толком растолковать, в чем суть этой профессии.

Космолингвист – тот, кто умеет говорить на искусственном языке, космолингве? Нет, хотя совершенное знание космолингвы автоматически предполагается. Или космолингвист – тот, кто владеет несколькими инопланетными языками? Тоже нет. Для таких специалистов существует старинное понятие полиглот. Способность усваивать языки бывает врожденной. У меня она есть. Я понятия не имела, что я полиглот, когда с раннего детства легко переключалась с языка на язык, не путая их между собой. Русский, испанский, юкатекский, английский, немецкий – а потом уже просто без остановок: разговорный китайский, португальский, латынь, древнегреческий, итальянский, французский… На Арпадане я выучила японский и турецкий, поскольку моим одноклассником оказался Ясухиро, японец, а соседкой и приятельницей – турчанка Фатима. Из инопланетных языков в мою коллекцию на «Энцеладе-Эврика» добавились таукитянсий и аисянский (на очень поверхностном уровне), а на Арпадане – сиггуанский, алечуанский, кучуканский и угунудукский. С сиггу мы часто общались на Арпадане по разным поводам, хотя близкой дружбы не вышло, так уж сложилось. Зато угунудукцы Угуко и его мама госпожа Игуники, похожие на огромных муравьедов, очень мне нравились. Но всё это отнюдь не делало меня космолингвистом.