Ирина Никулина Имаджика - Все пути твои святы

«Обратно не пойду, – принял он решение. – Не смогу, не доползу, да и поле сейчас совсем сдуется, если еще не сдулось. Шары эти огненные, газы дрянные и вонь, тьма и галлюцинации… Нет, лучше тут останусь. Прощай, Земля, девочки, простите, не вернется ваш мишка плюшевый. Тетку только жалко, старенькая она стала, сентиментальная, реветь будет и носом хлюпать, да причитать, какой умненький мальчик был, сгноили его игиги проклятые».

Он проснулся от того, что немецкую речь где-то рядом услышал. Ах, хох дойч, как ты прекрасен после сна о собственных похоронах!

– Макс?

– Спишь что ли? Вообще обнаглел! Вставай, двигай жопой, взрывные работы будем проводить.

– Динамит?

– Два заряда.

– Ай, молодца, я прям во всех немцев теперь буду влюбленный…

И все стали просыпаться, видения мрачные свои отпугивать и отползать по липкой жиже, чтобы Макс взорвал. Как же он по тропе шел, что динамиты сохранил? Стойкий все-таки солдатик, этот Макс.

Виктор отполз на безопасное расстояние, уткнулся носом во что-то мягкое, хотел выругаться, думал это пятая точки Философа, но по частому дыханию понял, что это Мэри и еще сильнее прижался. Пока Макс возился с динамитом, он его фамилию пытался вспомнить, что-то вроде Шредер, или Шайдер или… Нет, заклинило его основательно. Вот, друг всю команду спасает, а Виктор даже фамилию забыл, как так можно? Стыдно тебе должно быть, математик хренов.

И чтобы успокоиться, он стал аксиомы вспоминать, все подряд, что запомнились с первого курса, и вскоре снова улетел куда-то по потоку с цифрами и выплыл только, когда динамит жахнул. Стены туннеля встряхнулись и опять зеленый дым пополз, только никто уже не обращал на него внимания, все бросились к выходу и выпали на черный песок. Темное, ночное небо обласкало их взглядом двух красных лун, свежий ветерок высушил слезы радости…

***

Лежал он и надышаться не мог скупым воздухом Черной. И на звезды смотрел, ни одного созвездия нет родного, все чужие, не знакомые. Свесились, как глаза хищника и моргают тупо, без сочувствия. Вспомнилось ему другое ночное небо над персиковым садом. Часами мог смотреть. Батя еще пальцем водил, Кассиопею показывал и Водолея, и еще что-то там, чего Виктор не мог запомнить. Просто хорошо было, ветерок легкий, майский, волосы ласкает. Персики цветут, хотя и плодов от них почти не было. Лепестки на лицо падают, папа щебечет, птичка так легко поет «фьюти фьють».

Отец про созвездия наговорится, потом замолчит, маму вспомнит. Она ведь сад этот посадила, весь целиком. Мама… Только вернусь на Землю, сразу в сад пойду, лежать там буду всю ночь напролет и соловьиные трели слушать, – подумал, и сердце предательски сжалось. После всех этих туннелей дай бог живым вернуться и не мутировать в дерево.

– Что, студент, сердце в пятки ушло? – Философ поднялся, отдышался.

Вещи уже от корок грязи очищает. Прорвались, значит. Вот и свобода. Осталось мелочь – игигский звездолет найти и на Землю улететь.

– Я смерти не боюсь!

– Да не петушись, всем хреново было.

– Это точно. Макс, ты как?

– Пойдет, до звездолета дойду.

Вот и хорошо, вот и замечательно. Все живы и никто не пострадал. Он заметил за собой странность: вдруг пришла в голову мысль обо всех заботиться. Никогда ни о ком не заботился, а тут, как наседка, цыплят пересчитывает. Почему? Может, слабые они, поэтому? Да нет же, Мэри выносливая и сильная, Философа желчь поддерживает, профессор, тот вообще, Кащеюшка бессмертный, чья смерть в яйце спрятана, а яйцо в лаборатории в институте в сейфе с колбами на Земле где-нибудь…

Макс вроде держится, хотя видно, что надломился немец, словно потерял пару нужных винтиков. Ну, на Земле будем, пройдет. Так чего ему о них беспокоиться? Каждый сам за себя и только бог за всех…

– А ты на Земле что будешь делать? – Мэри то ли его спросила, то ли Стефана. Она тоже села и из волос грязь пыталась вычесать. Виктор пристально посмотрел на нее и ответил, потому как пан Варшавски в своем рюкзаке копался, запаски для полей доставал, и молчал как рыба.

– Деньги буду копить.

– У тебя ж вроде есть.

– Мало. Мне надо своего робота вытащить из окраин космоса и в лучшее место перепрятать, пока третью поправку не уберут.

Он принял батарейку от Философа, воткнул в нагрудный карман и услышал, как ослабшее было поле загудело, завибрировало, по всему телу пошло приятное покалывание. Вот теперь можно жить. Полный заряд… Такого у него даже в начале тропы никогда не было, потому что батарейка садилась во время их ночных бдений. Идти тут не далеко, без еды обойдутся, главное, чтобы Страусы на след не напали. У них тепловизоры на пару миль пробивают, но туннель вроде как не должен ничего пропускать. Не нашли же их до сих пор.

– А как это было? – вдруг спросила Мэри, пристраивая себе батарейку. Видок у нее был еще тот, вся в комьях земли, рыжие волосы всклокочены и даже ее расческа не помогла. Чисто ведьма, только метлу еще дать. А фигурка у этой ведьмочки…

– Что было? – Встрепенулся Виктор и посмотрел на Философа, но тот только плечами пожал.

– Бунт машин.

– Да не было никакого бунта, это все игиги, мать их. Иду я по улице, не помню куда, по центру. И вдруг слышу: кричит женщина, пронзительно так, как будто в пропасть падет. И вдруг из окна общаги, что на углу Красной, телевизор выпал, еще какое-то барахло и следом летит кибер, уборщик. Ну из этих, что с синей кисточкой на макушке. Хорошая модель, между прочим. И только я собирался подойти и помочь, уж не знаю кому, то ли роботу, то ли хозяйке, как визги эти и ругань со всех сторон понеслись. И тут смотрю, робот поднялся и попятился от меня в сторону, потом побежал, и так, как человек почти, все к забору жмется. Думаю, что-то не ладно с нашими роботами. Бегу следом. А их по дороге все больше и больше и все разные. Я столько киберов отродясь вместе не видел. И прут и прут, на площадь стекаются.

И брехня это все, что они на людей нападали. Если б нападали, меня бы тут не было. Все вывалили, и швейцары, и медсестры, и эти железяки тяжелые, что в боях участвуют. Даже робот-полицейский свой пост бросил и колесики свои натружено крутит, катится, значит к центру. И когда они там собрались, все застыли как по команде. Я им говорю: «Отбой команды», не реагируют. Стоят, как вкопанные. А в городе уже паника пошла, ну и кто-то игигов вызвал и они открыли огонь по киберам. Ничего не произошло ведь из ряда вон и не пострадал ни один человек.

– Нам говорили, что в России двадцать смертей было… – отозвался Макс. Голос его прозвучал глуховато, но вполне бодро.

– Не было ничего такого. Нам тоже говорили, что в Германии погибло сто баварцев на заводе по производству роботов. Врали игиги. Им просто наших киберов всех надо было в кипящий котел сбросить. Так что я своего Тритончика вовремя спас. Я когда понял, что тут такое дело, я его сразу на Ласточку упаковал и без разрешения в гиперокно рванул, потом штраф заплатил космопорту.