Ирина Никулина Имаджика - Все пути твои святы

Страус на «тупых» не отозвался, видно свое мнение имел и до ругни опускаться не желал. Гордый чурбан. Виктор пнул его мягкую поверхность ногой.

– Слышь ты, не дойду я по тропе, сдохну же как собака.

– Возможно, но есть приказ и я от него отступить не могу.

– План сорвешь, игиги в переплавку отправят.

Ну тупой, совсем безмозглый. Солдат и раб, а не свободный интеллект. Хотелось спать, но живот прилип к спине и заснуть не давал. Хоть бы быстро все было, не хочется уже ничего…

– Я сломаться могу.

Прозвучало это как гром среди ясного неба. Виктор даже не сразу понял. О чем это железка болтает? Причем тут сломаться? Страусы не ломаются, они сразу из строя выходят, если в эпицентр взрыва попадают. Что это он несет, совсем шарики за ролики… Нет, что-то сказать хочет. Виктор приподнялся, пересиливая пожирающую изнутри боль, и попытался сконцентрироваться. Фраза как-то неправильно построена сама по себе.

– Ты чего? – переспросил на всякий случай, запрещая себе надеяться. Хотя на что тут можно надеяться?

– Очень редко у меня бывает сбой в цепи, при котором процессор отключается от корпуса. Всего лишь несколько секунд, в это время я обездвижен.

– Так… Я понял. Выпускай меня.

Может, показалось? Вот леший побери Страуса! «Если это обман, я ему все антенны обломаю», – подумал Виктор и вывалился неуклюже на землю. Даже боль в животе притухла, отпустила слегка. Он пытался представить себя кибером, который жалеет человека. В голове не укладывалось. Переплавки испугался? Так нет у него жажды жить. Или есть? Или это у него, у голодного жалкого человечка, пропадающего на чужой планете, жажды нет?

Слез, огляделся. Вроде все тихо. Страус застыл, словно впал в ступор, даже зенки свои стеклянные выключил. Вот тебе и машина бесчувственная! Сзади, в левой ноге была заветная шторка. Открывалась раз в день и по одному пайку выплевывала. А теперь она вдруг открытой оказалась. Виктор вырвал палку из джунглей, корявую и с острыми шипами. Времени не было, да и царапины не имели значения. Проклятье богам, это правда! Колупнул палкой в ноге кибера как следует, на радостях чертыхнулся, снова скрутился от боли в животе и упал на мокрый песок тропы, засыпанный пайками.

Разодрал зубами целлофан, вгрызся всем своим голодом в булочку с маслом и показалась она верхом кулинарного искусства. Только спустя пару минут Виктор понял, что это не их пайки. Не было у них там никаких мягких булок и тем более с маслом. Для кого хранил робот эту снедь, сложно было представить. Масло, правда, пованивало чем-то аптечным, но сначала он не разобрал, только жевал жадно, глотал, давился и ревел как дурак, обнимал ногу Страуса.

Камнем провалились булки в желудок и он понял, что больше нельзя. Надо было остановиться, иначе желудок вернул бы все джунглям. Над ними пролетела огромная птица, похожая на черную кляксу, и Виктор остановился, вдруг посмотрел на себе сверху ее глазами. Перестал глотать, как утка, выронил четвертый паек. Жалкое зрелище. Лежит «венец творения» в железных ногах робота-захватчика и сопли об него вытирает, полный благодарности за милость. Булочку робот выбросил, чтобы раб не издох, бедняжка. Может, в программе это у него было.

И стало ему стыдно, не за себя, а за всех, кто на Черной ползал в ногах у игигов. О чем он думал? Бежать, на землю родную вернуться. А дальше что? Игиги везде. И на Земле их больше всего, как саранчи на поле. Куда, сука, ни плюнь…

Зашевелился Страус, засветился, крякнул и заскрипел, пугая агрессивную среду. Сразу поле включилось и Виктора отбросило на метр, даже булка у него из рук выпала, которую он не успел в рот запихнуть. Джунгли зашипели и отступили, ушли в тень, спрятались в ночи. И стало тихо, как в у дьявола в сердце. Виктор булочку быстрым жестом засунул за пазуху и склонив голову, побрел обратно, к брюху Страуса. Молча залез и уснул сразу, провалившись в черный сон без видений.

***

Собрали их почему-то не возле озера, как обычно, а на зеленой проплешине, в паре миль от вчерашнего места сбора. Плешь эта была усыпана крупным песком, в котором тонули сапоги, и комбинезон вскоре покрылся зеленым налетом. Тропы отсюда не было видно.

Страусы выстроились, как на параде, только что ноги свои не начистили. Ноги эти и так блестели, как зеркала, и чистить их не было надобности. Арестанты успели перекинуться парой слов, Макс сел и пытался спать в жутко неудобной позе.

Философ посматривал с недоверием на Страусов, переводил вопросительный взгляд на Виктора. Профессор только покинул брюхо своего безумного кибера и теперь лениво прохаживался, поддевая зеленую корку носком ботинка. Ботинки его были на той стадии, когда только чудо не дает рассыпаться в труху. Еще пара дней и от них ничего не останется.

Виктор смотрел и удивлялся тому, что он привык уже жить на этой проклятой богом планете, как научился вставать с первыми лучами чужого солнца, как принял весь этот кошмарный сон за реальную жизнь. От мрачных мыслей его спасла Мэри. В ее глазах было знакомое голодное отчаянье, которое делало ее похожей на дикого зверя: на волчицу или тигрицу. Он незаметно сунул ей в руку вчерашнюю милость Страуса, булочку с маслом.

Она вздрогнула и посмотрела испуганно, потом сообразила и наклонилась вниз, словно хотела шнурки завязать. Съела так быстро, что Страусы даже ухом не повели, антеннами своими блестящими не дрогнули. «Молодец, девочка, – восхитился он, – настоящий солдат, ест и пьет на ходу. Мы отсюда выберемся, я тебе обещаю!». Он сжал кулаки и вдруг ощутил холодную уверенность в правоте своих слов. Слова эти он повторял тысячу раз, как молитву, как плач и в конце концов они стирались, теряли свой смысл. А теперь все было иначе. Он знал, как никогда, что это правда.

Страусы стояли по стойке смирно, не отправляли на тропу, арестантов собрали на ровной площадке, где мог приземлиться небольшой летательный аппарат, все равно какой. Вертолет, звездолет, шаттл, подойдет любой. Эх, судьба моя, не подведи! Все, что сейчас происходило, говорило об одном: прибудут «гости». Он посмотрел на Стефана. Тот о чем-то шептался с профессором, уже сообразил, значит.

– Сейчас прибудут, Варшавски. Что у нас в арсенале?

– Хорошо бы базуки или пару нейтронных зарядов… Да нет же ничего!

– Спокойно!

Он отошел и сел на корточки, ноги руками обхватил. Соображать надо было быстро. Игиги вот-вот будут здесь, и это, может, последний шанс. Мысли неслись, как молнии, но ничего путного в них не было, так, случайные обрывки. Плана не было. Что-нибудь, срочно…

Он вспомнил шокер. Такая оранжевая фигулька с белыми усиками. Профессор сделал ее защищаться от хищников Черной. Током она долбила как надо, зверье валилось в шоке, как положено, и пару минут беспомощно лапками дергало. Потом начинало шевелиться и, если кто ноги не уносил, – оживало, и давало волю гневу.