Вонда Макинтайр - Первое приключение

– Привет, Джослин. Давно не виделись, и вообще…

– Ты из-за Леонарда звонишь? – Она сидела за столом в одном из своих

офисов; за ее спиной был вид на Сингапур. Она немного времени проводила в Мэйконе, даже когда они с Маккоем были вместе. Когда Джим думал о ней, она представлялась в Нью-Йорке, или в Лондоне.

– Да, – сказал он. Если она знала, где Маккой, если он был с ней, тогда

они, должно быть, передумали. Должно быть, они снова вернулись друг к другу. Это бы его удивило, но, в конце концов, Маккой не раз удивлял Джима за годы знакомства.

– Скажи ему, это ни к чему, – сказала Джослин. – Джим, пожалуйста, я

не хочу больше его ранить, и сама тоже не хочу причинять себе боль.

– Э… – Он не понял ее; она спрашивала не о том, хочет ли он поговорить

с Маккоем, а о том, не хочет ли он говорить за него. – Я знаю, Джослин, и уверен, что и он этого не хочет тоже. – Он спросил себя, как бы закончить этот разговор, не задевая ее, не заставляя беспокоиться за того, кого она не могла больше любить.

– Чего он хочет?

– Чего? Э… ничего. Я позвонил, чтобы… Я был на Земле, но скоро улетаю, и я только хотел сказать привет, и – до встречи, и все такое.

– Тогда зачем ты сказал, что звонишь из-за Леонарда?

– Я не… то есть, извини, я тебя не расслышал, когда ты спросила. Статика на этой частоте…

– Ясно, – сказала она. Она ждала, но Джим не мог придумать, что еще сказать.

– Что ж, рад, что поговорил с тобой, – сказал он, выдавив улыбку. – Всего тебе хорошего.

– До свиданья, Джим, – сказала Джослин. Изображение побледнело и пропало.

Джим упал в кресло, побежденный. Он не мог придумать, куда еще позвонить, кого спросить про Маккоя, что еще придумать. Кроме того, час прошел десять минут назад.

Песок захрустел под днищем рафта для экстремального сплава. Леонард Маккой спрыгнул с его дутого резинового бока, радостно вскрикнув от неожиданности, от того, как у него перехватило дыхание от ледяной воды Колорадо, в которой он оказался по колено. Хотя его ноги уже достаточно долго пробыли в этой воде, чтобы онеметь до того, что он позабыл, насколько она холодная. @

Маккой и другие схватились за тросы, вытащила рафт на песчаный пляж и сбросили спасжилеты.

А затем бросились друг другу в объятия, смеясь и крича, полные энергии, хотя вымотанные; в восторге, что они это сделали, и в печали, что настал конец похода.

Они начали стаскивать мокрую одежду. Горячий крупный песок постепенно согревал ноги. Они полезли в мешок, закрепленный на плоту, – за парусиновыми кедами, изношенными в лохмотья всего за пару недель.

Архаические шнурки на мокрой одежде Маккоя казались странными только в начале сплава. Через день или два они стали удобны и привычны, как матросская форма моряку.

Но теперь он путался в завязках, потому что на глаза наворачивались слезы. Он наслаждался последними несколькими днями, как ничем за годы. Даже, когда уже стало ясно, что он опоздает, он все равно радовался каждому дню. К нему снова вернулась способность не беспокоиться о вещах, на которые он не мог повлиять.

Он стащил с себя мокрую одежду, словно неохотно сбрасываемую кожу, – улыбнувшись на метафору, о которой ему при этом подумалось. Под ней была тонкая рубашка и жеваные драные шорты. И то и другое было новым, когда он отправлялся в путь. Теперь вряд ли стоило где-нибудь в них появляться, кроме как здесь.

– Жан-Поль, – позвал он.

Инструктор тепло обнял его.

– Ладно, – сказал он, – Догоняй свой корабль. Только не думай, что так

легко отделаешься в следующий раз! В следующий раз ты останешься и научишься собирать лодку. – Он осклабился. – Я еще сделаю из тебя инструктора.

Маккой поколебался, затем поднял руку в знак прощания, повернулся и пустился бегом к офису.

Менеджер поднял на него глаза, когда он вошел.

– А, – сказал он, – Вы немного припозднились. Все прошли?

– Совершенно. – Если менеджер может быть спокойным при

возможности потери лодки вместе с кучей народу, так Маккой тем более. – Ваш комм, – можно?

Менеджер кивнул на устройство у него на столе.

Маккой вызвал «Энтерпрайз». Он не мог дождаться, пока дадут соединение Земля-космос. Почему он не взял с собой коммуникатор?

Тут же он поправил себя. Ты не взял с собой коммуникатор специально. Во-первых, это против правил. Потом, если он запищит, уже невозможно не ответить. Не позволяй Вселенной затащить тебя обратно в современное состояние гиперактивности.

Он улыбнулся своим мыслям и стал ждать.

– «Энтерпрайз», лейтенант Ухура.

– Это Леонард Маккой, главный офицер медслужбы. Как там с планами?

– Доктор Маккой! Какие ваши координаты?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказал он.

Менеджер продиктовал ряд цифр.

– Приготовьтесь к транспортировке на борт, – сказала лейтенант Ухура.

Холодное покалывание транспортации охватило его и повлекло на «Энтерпрайз».

Турболифт нес Джима Кирка к мостику. Может, лифт сломается, и он застрянет с ним во внутренностях судна. Он представил, как он сидит здесь весь остаток дня, надежно огражденный от нежеланной обязанности докладывать о друге в самоволке, от нежеланной миссии, от гражданских, слоняющихся по судну, от адмирала, так и ждущего от него признака слабости или расшатанных нервов.

Лифт остановился. Джим расправил плечи и шагнул на мостик, – напряженно и невесело.

– Лейтенант Ухура, свяжитесь с Командованием Звездного Флота.

– Да, капитан, – сказала она. – Сэр, доктор Маккой объявился. Он должен быть уже в транспортаторной.

Прежде чем Джим успел почувствовать облегчение, им завладели злость и

возмущение. Поскольку, очевидно, никто не хряпнул Маккоя по голове в темной аллее, оставив без памяти бродить по оной, тогда почему он не явился вовремя на борт и вообще не дал знать?

Джим откинулся назад и положил руки на подлокотники капитанского кресла.

– Последний приказ отменен, – небрежно сказал он старательно спокойным голосом, – Доктор Маккой пусть поднимется на мостик.

– Да, капитан, – Она послала сообщение. – Он говорит, что поднимется сюда, после того, как заглянет к себе в каюту, сэр.

– Скажите доктору Маккою, – сказал Джим, – что на мостик он явится немедленно.

По репликам Ухуры было ясно, что Маккой принялся спорить с приказом,

но Джим не мог его отменить, даже если бы хотел. Только этого ему не хватало, – чтобы члены его новой команды посчитали, что он начинает разводить фаворитов. Он твердо уставился на темный главный экран.

Когда двери турболифта открылись, Джим услышал, как Ухура издала тихий возглас удивления. Сулу оглянулся, попробовал сдержать улыбку, и снова отвернулся.

Джим повернулся.

Одетый в мокрые лохмотья и какую-то древнюю незашнурованную обувь, с лицом, шеей и руками, обгоревшими на солнце, и голыми ногами, – белыми, кроме левого бедра, где кожа вокруг неприятной на вид ссадины цвела черным, багровым и зеленоватым, с взлохмаченными отросшими волосами и двухдневной щетиной, Леонард Маккой, сама невинность, сказал: