Михаил Хохлов - Миротворец. Планета Земля – великое противостояние. Книга первая

Куда мы лезем? Нужно ли это? Не пытаемся ли мы открыть дверь отмычкой вместо ключа, и не лезем ли мы в окно, вместо того чтобы войти в дверь комнаты, где сосредоточены знания, которые мы жаждем получить столь необычным путем?

Шеф как всегда был невозмутим и спокойно почитывал газету, изредка бросая взгляд за окно. Стас наслаждался самим процессом езды, чувством скорости, сменами пейзажей и улыбался каким-то одному ему ведомым воспоминаниям, которые часто появляются у водителя, долго вынужденного быть за рулем. Анна все так же молчаливо смотрела на проносящиеся ландшафты. Думает ли она сейчас о будущих трудностях, или просто верит нам или мне? Мы любили друг друга, никогда вслух не говоря об этом. Странно, но с нашей первой встречи на Байкале мы всегда были вместе – в мыслях, в делах, в любви. Как-будто-то бы так было всегда. При первой же встрече с ее мамой мы повели себя, как давно знакомые люди. Вспомнились ее первые слова: «Ну вот, Николушка, давайте вместе пить чай».

Анна почувствовала, что я гляжу на нее, улыбнулась в ответ и взяла мою руку. Я сжал ее теплую, худую, но сильную ладонь. Стало абсолютно ясно, что не идти вперед уже нельзя!

Любовь не может быть без движения, в статике. Скорее всего, любовь – это спутник и незаменимый помощник в движении вперед, в познании, в строительстве и во многом другом, к чему предназначен человек по замыслу о нем его Творца. Творца, который всегда с ним рядом, так как любовь это и есть Творец. Вернулись усталые, но под впечатлением и слегка закусив, легли спать.

Весь последующий день мы провели в подготовке к походу на Лавену – ничем особо не примечательную невысокую, около полутора тысяч метров, гору. Более известная в Югославии гора Джяравица, которая к слову, и выше, и намного красивее и величественней.

Ночь прошла в каких-то тревожных, обрывчатых снах, о чем признались все члены группы. Анна поделилась чувством, что за нами как, будто кто-то постоянно наблюдает. Такое же ощущение регулярно возникало и у остальных участников экспедиции, – шеф и Алексей Васильевич подтвердили это. Похоже, теперь за нами не просто наблюдали, но приставили к нам несколько соглядатаев из тонкого мира, которым разрешили иногда на нас воздействовать тем или иным способом.

Мы как-то даже начали уже привыкать, что при подходе к чему-то новому и неизвестному обстановка вокруг нас в духовном, или как мы его называли, тонкоматериальном мире сгущалась. Видимо, познание законов иного мира отражается на состоянии материально-энергетических уровней людей. Чтобы получить это знание, нужно постоянно проходить особые экзамены. Не просто – получишь двойку или нет, здесь провал испытания может привести к любому исходу для экзаменуемого, вплоть до умопомешательства, паралича или каких-то духовных изъянов, которые впоследствии дадут о себе знать. Или даже до смерти.

Нам известно о трех испытаниях Христа в пустыне. Но сколько в действительности претерпел Он за те сорок дней, когда постился там? Может быть, Он прошел все мыслимые проверки, которые суждено испытать человеку до открытия ему прямого общения с самим Творцом.

Хотя, конечно, сравнение с Христом – это, может быть, уже слишком! Но ведь Он сам говорил, что Его путь не закрыт и для всех людей.

Тут я начал размышлять о сорока днях как о мере времени, в которое человек проходит испытания. Но меня отвлек Стас, который громко спорил с Хозечем около дома.

Хозеч предлагал к автомобилю привязать двух лошадей и доказывал, что автомобиль вообще лучше оставить, а ехать на лошадях. Потому что до Лавены автомобиль не доедет, и вообще, машина – не подходящее средство передвижения. Когда Стас показал ему количество аппаратуры, которое мы планировали разместить на Лавене, Хозеч смирился, но все же непременно настаивал привязать к заднему бамперу имеющихся двух лошадей. В конце концов, Стас смирился и сам привязал удивленных лошадок к машине, однако не крепко, может быть с умыслом, что они отвяжутся; ему было жалко испортить автомобиль.

Решили до подножия горы довезти аппаратуру на машине, а дальше продвигаться на двух лошадях и перевезти аппаратуру за два-три рейса. Техники было, действительно, немало: оптическая, фотокамеры, магнитометры, спутниковые многочастотные зонды, радиационные приборы, эхолот, куча баночек и колбочек нашего Алексея Васильевича и какие-то его самодельные приборы. Плюс ко всему палатки, питание на пять дней и теплые вещи… Набиралось порядочно.

К обеду приехал Стоянов. Он был крайне раздосадован, черные кудри были взлохмачены, а весь вид говорил, что он с трудом преодолел дорогу. Рассказал нам, что ему удалось благополучно переправить жену и детей к родственникам в Болгарию, и теперь он спокоен. Младко в нашей группе отвечал за фото– и киносъемку. Был он обычно весел и дружелюбен, любил пение и всякий фольклор, который знал в нескончаемом количестве. Но в этот раз был удручен и хмур, одним словом война.

Вечером оборудование было проверено и упаковано в машину. Лечь спать решили пораньше, чтобы в четыре утра тронуться в путь.

Дорога до предгорья была обыкновенная, если не считать того необъяснимого психологического давления, которое испытывал каждый из нас и о котором я уже говорил. Всех трудней, похоже, пришлось Стасу. У него по дороге началось столь сильное головокружение, что ему пришлось неоднократно останавливаться на несколько минут, чтобы придти в себя.

Анна была замкнута и терпела нападки «приставленных» с достоинством, не показывая вида. Шеф занимался какой-то писаниной, таблицами статистик и метеосводок; он научился преодолевать трудности, углубившись в работу. И чем ему было тяжелее, тем он казался спокойней и невозмутимей. Младко, вероятно, свое получил еще по дороге сюда, а может быть, тоже боролся втихомолку.

Один я опять ехал с легкостью и не испытывал ни страха, ни других каких-либо искушений.

Только при подъезде к Лавене справа от нас на несколько минут зажглась шаровая молния или что-то схожее, сопроводила машину метров сто, а потом пропала.

В 20 часов вечера мы были на месте, разгрузились и переправили на лошадях в две ходки оборудование. Когда разместились на небольшой площадке перед вершиной, было уже 23-30, стемнело, над нами раскрылось безоблачное звездное небо.

Зуммер «аномалки» – как мы называли прибор, изобретенный нашим «ученым мужем», – изредка оживал, но потом стихал. Счетчик радиации показывал нормальный для этой местности фон. Инфракрасное наблюдение ничего особого не показывало. Мы спокойно приготовились к работе. По замыслу на точке мы должны были находиться несколько суток, но это приблизительно, на самом деле – как получится. Опыт показывал, что четкие планы исследований чаще или сдвигались, или получали какое-то новое развитие.