Эля Джикирба - Мюссера

В закутках Проспекта мира, и многих других, малозаметных, но известных всему городу мест, правят подпольным миром местной ювелирной экономики колоритные персонажи и знатоки – Борода (Абрамов), Мошка (Мошиашвили), Вано (Сангулия) и Сергей (Аветисян). Цехами пошива одежды и обуви заправляют Васо Хубелашвили, братья Шаташвили, многие из семьи Ефремашвили и целая когорта сухумских армян. За поставки мяса отвечают Муджа и Хвихви Цулая.

Работает и мелкий частный бизнес. Крепкие матерчатые пакеты с надписью »Сухуми» и изображением обитающих в Сухумском питомнике обезьян учёного Лапина, тапочки, бигуди, значки, чеканка, и, в особенности, бижутерия – из мельхиора и латуни, с стилизованными под полудрагоценные камни перламутровыми вставками и искусственной бирюзой – всё это производится в многочисленных сухумских подворотнях, полуподвальных помещениях и цехах без вывесок, с домашнего вида геранью на узких подоконниках застеклённых фасадов.

Со всего советского юга, и не только, едут в Сухуми за этим невиданным товаром граждане и гражданки. Городскую девочку удивляет их страсть к продукции сухумских подпольщиков, ведь ей как раз она совсем не нравится. Кажется беспомощной и бедной. Ещё удивляют женщины из многочисленных экскурсий. В них нет расслабленности местных, они скоры и напряжены, к тому же, они не бреют ног, и, как подозревает городская девочка, подмышек тоже, зато любят мелкую химическую завивку и голубые сухие тени.

Ещё удивительней смотрятся сопровождающие крепконогих небритых женщин мужчины. В носках и босоножках советского производства, бедных и тоже некрасивых штанах и куцых куртках, зато с женскими сумочками или пакетами в руках, которые они в подавляющем большинстве носят за своими решительными дамами.

Городская девочка физически чувствует исходящую от них инаковость, и ей это странно. Вроде одна страна, а какая фундаментальная разница.

*

Вокруг республиканской подпольной империи в изобилии вьются блатные, цветные, воры в законе, авторитеты, и прочая разношерстная публика.

Среди многоцветья имён и судеб городская девочка запомнила лишь авторитета Дуру Хурцилава, и то скорее всего потому, что ей запомнилось его имя.

– Дуру? Как можно назвать человека таким именем? – удивляется она, не знакомая пока ещё с языково-географической природой возникновения многих имён.

О Дуру в Сухуми ходят легенды, ведь он очень дерзкий и даже носит с собой пистолет.

Ещё в галактике Сухуми обитает много «спекулянтов».

Спекулянт – очень серьёзная профессия и не считается в городе позорной, как того требует пропаганда. Напротив, спекулянты – люди известные, их уважают, к ним прислушиваются, у них одеваются жёны партийных работников.

Филиал блатного и подпольного бизнес-мира всего советского юга, галактика Сухуми одновременно и средоточие светлых умов и неожиданных прозрений. Прошитая идеально ровными улицами – все строго к морю, заблудиться невозможно, утопающая в зелени, полная дореволюционной архитектурной архаики, взрывная и переливающая через край, она притягивает к себе остальные галактики, как магнит.

Льнут к Галактике Сухуми не только они, но и множество одиночных залётных звёздочек извне. Галактика принимает их с щедростью избалованной вниманием и подношениями царицы. Равнодушно-приветливая, она охотно раскрывает объятья, но готова оттолкнуть тех, кто не вливается в её внутренний ритм, не слышит его, либо не желает слышать.

– Хотите – идите ко мне, не хотите – я и без вас спокойно проживу, – говорит она и отворачивается к полуденному солнцу.

*

Спрессовывается в единое неразрывное целое в голове космический масштаб абхазских галактик и фокусируется в одной точке: – в Очамчире, в типичном доме тех лет, наполовину каменном, наполовину деревянном, с двумя внешними лестницами – парадной каменной и подсобной из дерева.

Каменная парадная лестница – наружная и ведёт на второй этаж, к выкрашенной голубой краской застеклённой веранде. Это и есть вход в дом, где живёт семья Лео Тужба и Мани Квачахия – дедушки и бабушки городской девочки со стороны мамы Эвелины.

Детей у дедушки Лео и бабушки Мани четверо. Старший сын, Шота, человек, близкий к искусству, как в прямом, организационном его смысле, так и по степени жизненной и душевной вовлечённости в него; Вахтанг, военный врач и красавец; и две дочери, Ирина и Эвелина, избравшие нелёгкую учительскую профессию. Шота с семьёй живёт по обычаям тех времён вместе с родителями. Вахтанг служит военным хирургом в рядах Советской Армии, и наезжает сам и привозит семью в гости к родителям изредка. Сёстры хоть и находят семейное счастье в противоположной от Очамчирской галактики Гудауте, но вместе с семьями живут и работают в Сухуми и еженедельно вместе с детьми ездят на электричке в Очамчиру, чтобы навестить отцовский дом.

Возможно поэтому городская девочка успевает застать и свою прабабушку, Салме Тарба, «Деду», как называют её в доме Лео и Мани Тужба.

Купеческая дочь, после гибели в далёком восемнадцатом году мужа, урядника Самурзаканского уезда, меньшевика и кавалера различных наград Алексея Квачахия, Деда живёт в семье единственной дочери и зятя, помогает растить детей, сажает огород, готовит еду, стирает, убирает и носит воду из глубокого колодца, расположенного тут же, во дворе. От помощи она отказывается. Говорит, что труд помогает ей забыть прошлое.

После революционных потрясений Деда отдала зятю сохранившуюся часть своего приданого – горсть золотых царских червонцев – со словами, что ей они не нужны, а вот ему могут понадобиться.

– Моя тёща была настоящей женщиной, – назидательно поднимает палец вверх дедушка Лео, вспоминая о ней. – Сейчас таких не встретишь.

В памяти хранится пара-тройка обрывочных эпизодов, связанных с Дедой.

Сухопарая женщина с мелкими чертами лица, ровной осанкой и аккуратным носом медленно идёт по двору с кастрюлей в руках. На женщине длинное платье из ситчика и передник, голова покрыта завязанной на затылке косынкой, по спине вьются две длинные косы: Деда так и не состригла волосы.

Деда лежит в комнате на втором этаже и ей делают укол в руку. Рука худая и беспомощная и городскую девочку поражает спокойствие, с которым Деда позволяет медсестре колоть себя, когда положено громко плакать и сопротивляться.

И ещё одно воспоминание.

В небольшом уютном зале стоит гроб, вокруг толпятся плачущие женщины в чёрном, нельзя бегать и громко разговаривать. Оказывается Деды больше нет, а на диване по старинному обычаю разложены её вещи – платья, кофты, обувь.

Городская девочка боится вещей и отказывается заходить в зал. Кто-то берёт её за руку и подводит поближе к дивану. Слышится голос. Возможно, это голос мамы Эвелины.