Элизабет Мун - Правила игры

Где это они? Он приподнялся на локте и, к своему непомерному ужасу, заметил, что одет в спортивный костюм, который ему мал. Сапоги куда-то исчезли, колени связаны. Сердце готово было выскочить из груди. Он откашлялся и снова напрягся в ужасе и страхе. Нет. Не может быть. Он попробовал еще, на этот раз попытался произнести слово — ничего, ни звука.

Он судорожно огляделся. С одной стороны лежали его люди, его экипаж, те, кого он так хорошо знал. Сейчас они уже почти все очнулись и молча раскрывали рты. С другой стороны тоже лежали люди, экипаж Пита Робертсона, он узнал их, вот они начали шевелиться, приходить в себя, вот пробуют что-то сказать, и такой же гнев и ужас на лицах, как и у него.

Когда спустя какое-то время вошли военные, Митч не удивился. Он уже приготовился к мученической смерти. Но люди только проверили, прочно ли держатся путы, и встали у стены, готовые в любой момент погасить попытку сопротивления.

Он должен призвать своих людей, он должен броситься на врага. Он это знал так же четко, как дословно знал Писание. Он снова повернул голову и поймал на себе взгляд Терри. Попробовал сказать губами: «Готовься», — но Терри просто смотрел на него. Митч резко кивнул, Терри отрицательно покачал головой.

У женщин получалось переговариваться губами, некоторые изобретали язык жестов. Раз это получалось у женщин, у мужчин должно получиться и подавно. Он попробовал сказать губами то же самое Бобу. Боб что-то попробовал сказать в ответ, но Митч ничего не понял. Зато он хорошо видел, что Боб сильно напуган. Митч с отвращением посмотрел на него. Раз так не получается, что еще можно придумать? Он перекатился по полу в сторону Пита, но один из военных, стоявших у стены, вышел вперед и направил на него дуло оружия. Митч внимательно присмотрелся. Это была женщина.

— Прекратите, — сказала она. — Никакого шепота, никаких движений губами. — Голос у женщины был красивый, совсем не грубый и не грозный, но оружие она держала как профессионал. А если он попытается на нее напасть, остальные тут же сомнут его. Кто-то из лежавших на полу мужчин втянул собранными в трубочку губами воздух, получился звук поцелуя. Митч посмотрел в глаза женщине. В это время другой солдат подошел к человеку, издавшему звук, и со всей силы ударил его в пах. Кричать обидчик не мог, но все прекрасно слышали его прерывистое дыхание.

Пришла еще группа военных. Двое из них подхватили Митча под руки и протащили по коридору к корме корабля. «Мочись», — сказал голос из-под щитка шлема. Он не смог разобрать, кто это говорил, мужчина или женщина. Но в туалет он хотел, другие тоже. Из туалета их протащили дальше в большой отсек с длинным столом, на котором была выставлена еда.

Он не будет есть. Лучше умереть от голода, чем сесть за один стол с этими безбожниками. Он попробовал дать знак своим людям, чтобы они тоже ничего не ели, но четверо уже с ожесточением разрывали пакеты с едой. Митч хмуро сидел, сжав челюсти. Остальные ели. Через какое-то время двое военных подхватили его снова под руки и притащили в небольшую каюту, где он увидел человека в очень странной форме.

— Отказываешься есть? Митч кивнул.

— Тогда будем тебя кормить насильно.

Он пробовал сопротивляться, но его быстро скрутили, крепкие руки держали его, пока человек вливал ему в рот какую-то густую жидкость.

— У тебя нет выбора, ты не сможешь ни протестовать, ни покончить с жизнью. Ты будешь делать то, что решим мы, — спокойно сказал ему офицер, и его снова вытащили из каюты, протащили по коридорам и бросили в маленькую отдельную каюту.

В молодости Митч один или два раза путешествовал под чужим именем на кораблях Правящих Династий, он видел несколько больших коммерческих орбитальных станций. Но никогда в жизни не видел элитный военный корабль. Он хотел ненавидеть все, что его окружало, хотел презирать их вежливое обращение друг к другу, следование определенным ритуалам, идеальный порядок и точность, но без голоса он мог только наблюдать. И теперь наконец-то понял, как недооценил своих противников. Он сам причина Божьего гнева, обрушившегося на его народ, а эти люди просто инструмент в руках Божьих, инструмент красивый, прекрасно дисциплинированный, но смертельно опасный.

Он хотел бросить им вызов. Он хотел их ненавидеть, бороться с ними, проклинать их, сражаться до последнего дыхания, но не мог не думать о Приме, о Секунде, о запахе хлеба, доносившемся из печей, о ярких цветах в саду, о детских голосах и шагах, раздающихся по всему дому… Взрослые мальчики топают громко, они привыкают ходить в мужских сапогах, девочки ходят так легко, еле слышно… Вот они обнимают его своими мягкими, теплыми, нежными ручками, он ощущает даже запах их волос. Это его дети. Теперь они будут принадлежать кому-то другому, их могут заставить работать на чьих-то полях, они, возможно, будут страдать без его защиты, плакать, будут бояться. И все из-за него. Он проснулся весь в поту.

За время, проведенное в одиночестве, он задумывался о таких вещах, о которых никогда раньше не думал, да и не хотел думать. Бог наказывает его за честолюбивые помыслы. Так и должно быть. Но в чем виновата его семья, зачем наказывать их? Теперь аппетит у него по-настоящему исчез, это уже был не протест, а обыкновенная тоска. Его враги даже не стали насильно кормить его.

Кто-то постучал в дверь. Потом вошел мужчина, форма на мужчине опять какая-то новая.

— Я капеллан, — сказал мужчина. — Моя вера не такая, как ваша, но в мои обязанности входит помогать личному составу в вопросах веры и совести. — Он помолчал, полистал небольшую книжицу. — Наверное, вы бы назвали меня пастором или священником. Вас везут в Галактику Правящих Династий, там вы предстанете перед судом, а по нашим законам, любой человек, которому предъявляют столь тяжкие обвинения, имеет право на духовное утешение.

Какое духовное утешение может дать ему неверующий богохульник? Митч отвернулся к стене.

— Шанс вызволить этих детей живыми очень невелик, — сказала Уолтруд. — Я знаю, вы не хотите иметь дела с рейнджером Боуи, но если он не прикажет жене отдать детей, она ни за что их не отдаст. И только он может повлиять на своего брата, который теперь унаследовал всех его жен и детей и несет за них полную ответственность.

— Но это же смешно! Почему мы не можем поговорить с ним? — спросила адмирал Серрано.

— Не вижу повода вести с ним какие бы то ни было переговоры, он наш пленник. Суд будет коротким, он получит свой смертный приговор, и все.

— Вы хотите спасти детей? Их родственники хотят. Эти же родственники наверняка зададут вопрос, почему ради дочери Спикера вы рисковали столькими людьми, а их детей оставили в рабстве.

— Что ж, хорошо.