Фредерик Пол - Восход Чёрной Звезды

— Еще бы, — рассеянно заметил Кастор, погруженный в собственные мысли.

В молчании они отправились в обратный путь, к разноцветным кристаллическим башням города. Даже глупики, тащившиеся следом, притихли.

Когда они достигли первых городских зданий, Кастор спросил:

— А где находится библиотека?

— Справься у любого урня, — весело посоветовал Многолицый. — И попроси показать военные летописи за последние восемь тысяч лет.

Кастор сидел под навесом, и прическа его, пропитавшись влагой тропического воздуха Мира, утратила тщательно уложенный пробор. В руках он держал разобранную на части урацкую винтовку — или что-то вроде винтовки, а вместе с ним за длинным столом на козлах сидели Юпитер, Миранда и пятеро сестриц-оружейниц. Все они учились разбирать и собирать ручное оружие. Идея принадлежала не урням, а янки. Все Первопоселенцы проходили военную подготовку, и, поскольку обучались сборке-разборке оружия, янки полагали, будто все последователи Первопоселенцев обязаны им в этом подражать. Кастору идея представлялась глупой.

— Не тебе судить, — осудила его Миранда. — Если ты не умеешь правильно соединять части, как ты определишь неисправность? И какие вводить поправки, если система наведения не срабатывает? Или если системы сбиты с толку контрмерами противника?

— Не знаю, — проворчал Кастор. — Просто отброшу винтовку и все. В рукопашную сражаться не придется.

— Почему ты так считаешь? — не унималась Миранда. — Это только предположение. И вообще, смотри, что делаешь! Посерьезнее!

Кастор неопределенно пожал плечами. Раньше ему в руки урацкое оружие не попадало, поэтому занятия обещали быть веселыми.

Но визит в библиотеку испортил все удовольствие.

Вернее, все испортил старый уродец со своими намеками. Многолицый был прав. Первый попавшийся урень с радостью показал Кастору дорогу в библиотеку. И вновь Многолицый был прав. В библиотеке Кастор обнаружил пугающие вещи.

Если бы старикан держал язык за зубами, раздраженно подумал Кастор, я бы сейчас с превеликим удовольствием возился с этими железками. Он пытался вставить пружину в гнездо, чувствуя на себе неодобряющий взгляд Миранды. Он рискнул улыбнуться.

— По-моему, войн и так было слишком много, — заметил он, и пружина, выскользнув из пальцев, со звоном полетела через стол.

— Кастор! — разозлилась на него Миранда. — Мы из-за тебя на военный совет опоздаем.

— Нет, Миранда, я только…

— Тогда, прошу тебя, соберись и думай, что делаешь! Что ты там насчет войн говорил?

«Так», — подумал вдруг Кастор и принял пружину у глупика, запрыгнувшего под скамью, чтобы извлечь ее оттуда.

— Ты сказал, кажется, что слишком много было войн. Он кивнул.

— Ну и что? — наседала на него Миранда. — Что с того? Бывают войны, которых не избежать. Необходимые войны.

— Конечно, бывают, — согласился он.

Но в самом ли деле это так, подумал он про себя. Неужели война — такая уж хорошая штука? Он вспомнил историю Земли: сколько столетий, и все окрашены кровью. Моря крови. Миллионы погибли ужасной смертью — в окопах, в самолетах, обратились в пепел в огне ядерных взрывов, захлебнулись в потопленных кораблях. Все это было давным-давно, конечно, и все люди, погибшие в войнах, все равно уже умерли бы. Он попытался утешить себя этой мыслью. Но особого утешения не почувствовал. Неутешительной оказалась мысль. Страх и боль, которую пережили погибшие — они ведь не выдумка, и со временем ничего не изменилось. В войнах гибнут люди.

И ради чего стоит вновь затевать этот ужас? Чтобы опять были боль, и страх, и безнадежность, и агония?

— А знаешь, — сказал он небрежно, по-приятельски наклонившись к Миранде, которая сидела на соседнем табурете, — в истории урней имеются любопытные страницы. Как-нибудь сходи в библиотеку, поинтересуйся.

— Ты, Кастор, лучше смотри, что делаешь! — наставительно сказала она. — Ты посмотри, как ты спусковой механизм собрал! Тебе же голову оторвет — и поделом, все равно пустая!

— Я только сказать хотел… — начал он, но Миранда резко его оборвала.

— Нет, сдаюсь! Солдат из тебя никогда не получится, Кастор. И президент из тебя тоже паршивый. Давай, присоедини затвор как следует, нам пора на совет поторопиться. И хоть на совете постарайся не витать в облаках, договорились?

— Я всегда внимательно слушаю, — запротестовал он.

— В таком случае помоги нам Небо! — сказала она мрачно, подняв к небесам ствол винтовки, нажав на спусковой крючок и со щелчком выпуская воображаемый патрон. Она положила винтовку на стол. — Проклятье, Кастор, дай сюда, я сама закончу. Молись, чтобы в настоящем бою тебе не пришлось из нее стрелять.

Кастор передал ей оружие.

— Буду молиться, — сказал он.

На военных советах председательствовала либо Большая Поли, либо кто-то из ведущих урней, Эй-Белинка, либо Джач. Особого определенного порядка смены председателей не было; кресло занимал тот, кто первым поспевал на собрание Совета. Никому не приходило в голову предложить Кастору занять кресло, но и Кастору подобное тоже в голову не приходило.

Если принять во внимание, что урни были существами комичными, вовсе не почтенной или внушающей уважение внешности, то сцена приобретала живописный вид. Огромный полированный стол. На столе — графины с вином из медовых ягод, а не какое-нибудь дешевое пойло, по графину напротив каждого места. Над столом, во главе, повешен новый портрет президента Мелкинса. Урацкий художник облачил президента в мантию, более подобающую верховному судье, но не беда, художник имеет право на эстетическую вольность, кроме того, мантия прибавляла достоинства двадцатидвухлетней физиономии президента. Художник-урень кроме того чуть прибавил Кастору возраста, поэтому физиономия едва ли принадлежала двадцатидвухлетнему юноше; скорее, так будет выглядеть Кастор через пару десятков лет при условии, что поведет жизнь весьма беспутную и беспокойную.

Художник допустил еще одну вольность — слегка удлинил шею Кастора, а руки сделал потолще и покороче, чем на самом деле. С одной стороны, на портрете был изображен Кастор, с другой — это был не совсем Кастор, а что-то среднее между ним и Живым Богом. Как будто у Кастора были Живые Боги среди предков.

Честно говоря, подобие пришлось Кастору не по вкусу. Он рассматривал портрет, сидя в конце стола (он решил не напоминать урням, что его место — во главе, потому что не могут же урни всё делать безупречно правильно, на то они и урни). Он решил, что если ему в самом деле суждено превратиться со временем в типа вроде того, что изображен на портрете, то лучше навсегда остаться молодым.