Михаил Ахманов - Вторжение

Макнил задремала. Лицо её было бледным, утомлённым, под глазами залегли глубокие тени, прядки рыжих волос свешивались на лоб. Силы её на исходе, понял Литвин. Впрочем, и его тоже — после приступа ярости и болевого шока он чувствовал себя опустошённым. Он не знал, что делать, ибо любое развитие событий приводило к позорному плену или гибели. Может быть, лучший выход — вернуться в модуль и стрелять, пока не окочуришься… Но что тогда будет с Йо и Макнил?..

«Корабль, — позвал он, — мы направляемся к Земле?»

«Да».

«Какое время займёт перелёт?»

«Около двух циклов. Сорок два часа в земных мерах времени».

«Земля собирается сражаться?»

«Вряд ли. Ваши правители не хотят рисковать. Они предпочитают… — Корабль смолк, подыскивая термин, — откупиться. Соглашение уже достигнуто».

«Где мы приземлимся?»

«На Южном полюсе. В Антарктиде».

«Но почему? Там только холод и лёд…»

«Температура не имеет значения. Там вода. Большие массы замёрзшей воды».

Антарктида! Дьявол, Антарктида! Литвин в отчаянии прикусил губу. Это было последним ударом; даже покинув Корабль, с Южного полюса не сбежишь. Нужен транспорт, что-то вроде «грифа», быстрое, надёжное… Если б он мог справиться с модулем!

Йо обняла его, прижалась щекой к щеке, и отчаяние отступило. Её аромат был словно глоток целительного бальзама.

— Спи, девочка, спи, — шепнул Литвин.

— Ты забыл, что фаата не спят. — Её дыхание щекотало ухо. — Это земной обычай. Мы восстанавливаем силы в т’хами.

Он улыбнулся.

— Если не будет т’хами, ты, наверное, вспомнишь о сне.

— Нет, не вспомню. Не хочу! Сон — потерянная жизнь, а она и так коротка, слишком коротка.

— Но я не могу обходиться без сна, — сказал Литвин. — Что же ты будешь делать в это время?

Тёплые губы Йо коснулись шеи.

— Смотреть на тебя… думать о тебе… ждать…

Веки Литвина сомкнулись. «Корабль, — окликнул он, уплывая в сны, — Корабль…» — «Слушаю». — «Ты говорил о соглашении с людьми. Фаата будут его выполнять?»

Ответом были тишина и чувство горечи, будто Корабль оплакивал весь обречённый на погибель род людской. Смутные картины явились Литвину: он видел, как превращаются в пыль земные крейсера, заатмосферные доки, обсерватории и станции, как полыхают города и мечутся людские толпы среди обгоревших остовов зданий, как расцветает багровый фонтан над Лунной базой, как рушится привычный мир. Боевые модули фаата висели в небе, выплёскивая струи пламени, курились дымом руины, и по засыпанной пеплом земле тянулись колонны невольников, бесконечные, как шествие изгнанных пожаром муравьёв. И сам он, Павел Литвин, брёл в одной из этих колонн, согнувшись под грузом скорби. Тхо, частично разумный, упустивший свой шанс…

В пятиугольной камере они просидели больше суток, питаясь скудными запасами армейского рациона и почти не разговаривая. Макнил большей частью дремала, то ли потому, что на неё ещё действовал сонный газ, то ли страшась случившихся с ней изменений и не желая ни думать о них, ни возвращаться к реальности. Йо тоже была не в лучшей форме; личико её осунулось, глаза потускнели, и теперь она походила на фею, лишённую магического дара каким-то недобрым колдовством. Возможно, она яснее Литвина понимала всю безнадёжность ситуации: или они умрут в этом тесном отсеке, или, гонимые жаждой и голодом, выйдут из своего убежища — с тем же фатальным результатом. Кажется, Йо страшилась смерти. Человека, обречённого на неё, утешает и поддерживает память; перебирая жемчуг побед и удач, порывов страсти и детских радостей, легче смириться с неизбежным. Йо вспоминать было нечего, кроме любви, краткой, как взмах её ресниц.

Литвин, стараясь отвлечься, следил за пространством через видеодатчики Корабля. Звездолёт пришельцев двигался с огромной скоростью, и Солнце росло час за часом, превращаясь из жёлтого теннисного мячика в ослепительный золотистый шар, царивший в середине Вселенной. Привычное зрелище для астронавта, которому Солнце являлось во многих и разнообразных видах — от устрашающего косматого светила Меркурия до скромной лампады, висевшей над Поясом Астероидов. Справа от Солнца сияла звезда, самая яркая в небесной сфере, распавшаяся через сутки надвое, и это тоже было знакомо: момент, когда расхождение Земли и Луны замечалось невооружённым глазом. Постепенно более крупная из звёзд стала наливаться голубизной, обретать объем и форму; затем на диске Земли тронулись в путь облака, засверкали океаны, и линия терминатора разделила ночь и день.

— Прибываем, — сказал Литвин. — Держитесь, девушки, покрепче.

Но это было лишним. Корабль гасил скорость, облетая планету виток за витком, однако тяготение не изменялось и силы инерции, как и прежде, Литвин не ощущал. Вероятно, маневры в околоземном пространстве и компенсация гравитационных напряжений были делом непростым: бурый бугор посреди отсека мерно сотрясался и вибрировал, и та же активность ощущалась в других узлах нервной сети. В какой-то момент картины, что приходили к Литвину, смешались, наложившись друг на друга; сквозь пелену облаков и материк, покрытый льдами, просвечивала сумрачная полость со сферой наблюдений, фигуры пилотов в полутёмных нишах, Йата и три его помощника. Затем, повинуясь его воле, рубка управления исчезла, и Литвин разглядел, как корма Корабля погружается в серо-седые тучи. Внизу промелькнул океан, затем показались кромка паковых льдов, остроконечные торосы и белое поле без конца и края. Звездолёт заходил на посадку по широкой дуге от моря Уэдделла и Земли Королевы Мод, продвигаясь к юго-востоку, к точке полюса.

Назвать это просто посадкой было нельзя, скорее — явлением космических масштабов: рукотворный астероид, разбрызгивая стаи облаков и порождая вихри, медленно, плавно опускался на материк. Вершина гигантского цилиндра ещё была над тучами, когда основание коснулось разом закипевших льдов. Нагретый корпус погружался в их холодные объятия, проплавляя дорогу к скальному щиту под вечным ледником, уходил вниз сотнями метров, но все ещё высился над облаками. Чудовищные фонтаны пара взмыли в воздух, с новой силой забушевал ураган, потом свершилось небывалое: над ледяным континентом пролились дожди. Это был потоп, хлынувший с небес и перешедший в метель, что докатилась до всех берегов континента; ветер взламывал ледовые поля, рушил в море ледяные горы, гнал океанские волны на все стороны света, к Огненной Земле и мысу Доброй Надежды, к Тасмании и Новой Зеландии, к Австралии и Мадагаскару.

Но этого Литвин не видел. Перед ним, застилая внутреннее зрение, клубился раскалённый пар, и мнилось, что он опять на Венере — летит, будто лист, несомый бурей, не сражаясь с ветром, а покорствуя ему. Внезапно Корабль дрогнул, что-то метнулось с его поверхности, и изображение стало яснее.