Ольга Онойко - Сфера 17

— Но вы вышли на контакт с нами, — терпеливо сказал он. — Вы пожелали наладить дипломатический контакт. Поэтому я здесь. Господин Йеллен, чего вы хотите?

Тот улыбнулся.

— А вы как думаете? — спросил он, лукаво приподняв брови.

Николас вздохнул.

— Я думаю, вы хотите вернуть свои деньги.

Йеллен сощурился и подпёр подбородок ладонью. Лицо его стало бесконечно ласковым, умилённым, словно он взирал на нечто очень трогательное. Он любовался собеседником, как ценитель любуется картиной. И молчал. Николас усилием воли подавил раздражение.

Наконец, Йеллен засмеялся.

— Полагаете, мы сильно на вас потратились? — поинтересовался он. — Знаете, сколько у нас таких как вы? Больше двух тысяч только в составе Союза. Теперь прикиньте бюджет, который мы выделяем на региональное развитие, и вашу долю в этом бюджете… Мы дарим вам эти заводы, господин Реннард. И мы даже будем с вами торговать.

— Вы очень щедры, — сухо проговорил Николас.

— Нет, — серьёзно ответил Йеллен, — мы преследуем свои интересы.

Николас прикрыл глаза.

— Вы не примете от нас никаких гарантий, — сказал он, — тем не менее, на что-то рассчитываете. Давайте обсудим этот вопрос.

Йеллен кивнул.

— Да, но не сейчас и не здесь, — он посмотрел на часы. — Ваше время закончилось, меня ждёт госпожа Тикуан.

Вот и всё, подумал Николас с каким-то удовлетворением, а следующую аудиенцию господин директор будет откладывать, пока на «Тропике» не кончится воздух. Как Доктор и предполагал. Господин директор просто решил устроить мне обзорную экскурсию. Заподозрил во мне недостаток трепетности.

Слева медленно приближалась стена небоскрёба, покрытая густым лесом. С утёса низвергался серебряный водопад.

— Я пришлю за вами машину, — со светской улыбкой сказал директор. — Буду счастлив встретить вас на своей яхте. Знаете, терраформированный астероид с двигателями, такие были в моде лет двадцать назад… очаровательное местечко. Завтра вы свободны?

Над зеленеющими предгорьями плыли пухлые белые облака. С беломраморного балкона открывался вид на реку, цветущие луга и далёкий лес. К востоку высились голубые горы, венчанные снежными шапками — настоящие горы, дикие камни, среди которых не ступала нога человека. Отрог выступал как протянутая длань великана, а над высочайшей горой, озаряя ледник, сияло солнце. Отсюда оно выглядело меньше, чем с Сердца Тысяч, и свет его не резал глаза.

Розы сада пахли так сладко и душно, что голова начинала кружиться… Алые, белые, золотые цветы вспыхивали в зелени, густо увившей деревянные решётки и арки, колонны и узорные своды галерей, перила лёгких лестниц… Над рекой поднимался широкий мост.

Вдали через луг скакали, утопая в разнотравье по холку, дикие лошади.

Дивную картину нарушал только горизонт, выгнутый слишком круто. Стоило оторвать взгляд от прелестных деталей и кинуть вдаль, как по спине катились мурашки. Всплывали в памяти древние мифы: казалось, здесь действительно можно упасть с края мира. Мир был слишком мал.

Йеллен, попивая апельсиновый сок, с улыбкой рассказывал о том, как всё это строили. Небесное тело подобрали правильной формы (благородной формы, как выразился директор), почти идеальный геоид. Но рельеф был пологий, а владелец заказывал моря и горы. Инженеры долго думали, как быть. Разогревать астероид и запускать вулканическую деятельность было слишком долго, кроме того, горячие недра сильно осложняли создание искусственной гравитации. В конце концов астероид рельеф сформировали примитивным, можно даже сказать — первобытным методом… Таким образом, говорил Йеллен, прижмуриваясь от удовольствия как кот, в недрах у нас центр управления и гравигенераторы, а вовсе не тяжёлое ядро. Он так и говорил — «мы», точно не разделял себя и свой астероид. Снаружи мы терраформированы, что называется, по коренные зубы. В другом полушарии у нас море, в нём дельфины живут. Мы воссоздаём кусочек Земли. Только земные растения и животные. Есть волки, медведи, в горах — барсы… прекрасные, сказочные создания. К сожалению, на климатические пояса территории не хватает. На полюсах чуть холодней, на экваторе чуть теплее, но в целом климат однообразный. Вода — частично космическая, частично закупленная во внешних сферах… Стройка продолжалась больше десяти лет. Знаете, говорил Йеллен, перед активацией я пешком прошёл по этому чудному, дремлющему, уже моему собственному миру и бросал семена в почву, как в том древнем рассказе. В школьную программу у вас входит этот рассказ? Да-да, верно, а ночью пошёл дождь, нано-манипуляторы заработали и с утра повсюду стояли молодые леса. Дивное зрелище. И кислород, кислород потоком.

Николас слушал его с вежливой улыбкой, изредка кивал и подавал уместные реплики.

Он думал, что пора сменить тему. Несколько раз уже он ловил в речи директора двусмысленные фразы, позволявшие перевести беседу в иное русло. Но Реннарду не хватало уверенности в себе. Пускай Йеллен откровенно тянул время и столь же откровенно получал от этого удовольствие, плыть по течению было спокойней, чем начинать прощупывать почву…

Плодородный слой почвы для астероида закупали на нескольких планетах внешних сфер. Собственно, Йеллену он достался бесплатно — в обмен директор просто посодействовал реструктуризации долга этих планет.

Интересно, подумал Николас, он так спокойно признаётся в том, что ему дали взятку? Нет, дело в другом. Это была не взятка, а дань. Подать, которую подвластные земли перечислили на счёт властелина. Забавно: перечислили не чем-нибудь, а землёй… Красиво прихвастнул господин Йеллен. Только вот зачем? Ради удовольствия? Да, думал Николас, отпивая горький жёлтый сок, Йеллен распускает передо мной хвост просто ради удовольствия, глупо искать скрытые смыслы. Ребёнку ясно, кто такой исполнительный директор Неккена и какой властью он обладает. Нет нужды объяснять лишний раз.

Господин Йеллен многословен, отметил Николас, и очень любит себя. Конечно, он не позволит мне использовать эти его слабости. Если бы его можно было использовать, он не стал бы исполнительным директором корпорации. Но если попробовать? Осторожно и вежливо, без лицемерия и дешёвой лести.

Может получиться.

Он ведь этого и добивается.

…Утром, готовясь к отлёту, Николас был страшно взвинчен и только что на стенки не лез. Даже Фрайманн не мог его успокоить. В конце концов и сам Чёрный Кулак помрачнел, заразившись его тревогой. Николас метался по комнате сквозь голографические экраны с заставками — Сердца Тысяч, Неккена, Циалеша, — то сбивчиво рассуждал вслух, то просто ругался, а Эрвин сидел за столом, уставившись в одну точку, и молчал. Во всей фигуре его ощущалась какая-то свинцовая тяжесть, а бледное лицо казалось вырубленным из камня.