Александр Зорич - На корабле утро

– Подобное расстояние, конечно же, – продолжил свой рассказ Комлев, – может без труда покрыть любой наш звездолет. Но для этого ему нужны как минимум люксоген и полностью исправные Х-двигатели. У нас же после нештатного завершения Х-перехода, во-первых, люксогена оставалось всего-то на триста пятьдесят парсеков. Во-вторых, у нас лопнули все дюары Х-передатчика… И в-третьих, деарретировались два из трех карданных подвесов носового Х-двигателя… Нужно сказать, товарищи, в тот день даже до самых несообразительных членов нашей команды дошло, по какой причине каждый из нас, в Главдальразведке, получает зарплату за трех кавторангов ВКС…

За круглым столом захихикали. Выделялись квакающий смех Зуева и молодецкий утробный хохот Свеклищева.

– Да, товарищи… Может быть, что-то неясно?

– Ну… Мне вообще-то совершенно неясно, что за беда произошла с вашим носовым люксогеновым двигателем. Он сломался? Я ведь артиллерист, – напомнил Базеев.

– Если говорить упрощенно, сломался не сам двигатель, а механизмы прецизионной ориентации в пространстве… Для того чтобы переносить любые достаточно длинные звездолеты через Х-матрицу, нужны два и больше двигателей. В случае «Беллинсгаузена» все было очень просто. Кормовой движок переносил кормовую часть корабля. А носовой – носовую. Любое рассогласование в их работе означало, что нос и корма прилетят в точку назначения раздельно… Мало радости, правда ведь?

– Да уж… – скривился Базеев. – И что же дальше было?

– Ну если коротко, нам удалось изменить число потенцирования кормового двигателя Д-2. Благодаря этому люксогена в обрез, но все-таки хватило, чтобы вернуться в исходную систему ЗНС-59683… Правда, прилетела только кормовая часть «Беллинсгаузена», но и на том спасибо. Весь экипаж, разумеется, был собран именно там, в корме, так что вернулись все шестьдесят девять человек…

Когда Комлев замолчал, со своего стула поднялся Поведнов. Все обратили на него исполненные любопытства взоры.

– Я хотел бы, Владимир Миронович, чтобы вы сделали вывод. Какой вывод следует из рассказанной вами истории?

Комлев смешался, смущенный не столько неожиданным, сколько каким-то слишком уж странным, школьным, что ли, вопросом начальника.

– Первый вывод такой, что это одно из первых столкновений человека с Х-блокадой. Или все-таки первое?

– Одно из первых, – со значением сказал Поведнов. – Продолжайте.

– Второй вывод касается зеленой полосы спектра – есть ли она у звезд Макран и Шиватир? Третий… Третий вывод, собственно, в том, что вы выбрали меня как одного из участников инцидента РК-28, хотя я лишь один из многих… никаких принципиальных решений не принимал… Но как бы там ни было, спасибо за доверие! Вот, собственно, все.

Комлев испытующе посмотрел на Поведнова, лицо которого с расходящимися лучиками мимических морщин вокруг глаз было непроницаемым. Поведнов выдержал длинную паузу и лишь затем сказал:

– Сразу скажу, что ответить на ваш вопрос о зеленой полосе спектра звезд Макран и Шиватир я не готов. Но Ручейко и его люди уже озадачены на этот счет… Применительно к двойной звезде Макран, по крайней мере. Что же до выводов, то все они правильные. Кроме вашего утверждения о каком-то таком особенном доверии, оказанном вам невесть за какие заслуги… Не буду ходить вокруг да около: вы единственный из экипажа и пассажиров «Беллинсгаузена», кто жив на сегодняшний день.

Комлев побледнел.

– Погодите… Не может этого быть… Шестьдесят девять человек…

– Шестьдесят пять из них погибли во время войны. Если вы не в курсе, основную часть экипажа, не расформировывая, назначили на мобилизованный из резерва военный транспорт «Митрополит Кирилл», который погиб в ходе неудачной попытки прорваться на осажденный клонами Грозный… Офицерам ГАБ и ряду других товарищей, которые сопровождали вас в том походе, тоже не повезло – каждому по-своему. Я не буду подробно останавливаться на их судьбах. Еще двое, это, кстати, техники-двигателисты, числятся пропавшими без вести…

– Подождите, но я же говорил со своим приятелем Гончаровым, он вторым пилотом был на «Беллинсгаузене», буквально месяц назад! С днем рождения его поздравлял! Он еще мне говорил, дочка у него родилась… Верочкой назвали…

– Илья Ильич Гончаров утонул позавчера в Северной Двине. – Поведнов скорбно опустил глаза.

– Господи… Какие вещи вы говорите… – только и смог промолвить Комлев.

Во рту у него пересохло. По спине прошел холодок.

«Как все это безотрадно…»

– Таким образом, вы, Владимир Миронович – единственный человек, который может рассказать нам, что же такого вы сделали со своим люксогеновым двигателем Д-2, от чего его потенцирование возросло в полтора с лишним раза. Мы хотим повторить ваш успех. Мы обязаны его повторить!

– Так ведь должны сохраниться отчеты! Техники наверняка их писали для своего завода…

– Теперь это кажется невероятным головотяпством, но факт налицо: по возвращении в Красноярск-26 никто из техников ничего вразумительного не написал. Возможно, здесь сыграл свою негативную роль волюнтаризм академика Двинского, который к тому времени уже завершал доводку двигателей Д-2М. Эти двигатели являются глубокой модернизацией двигателей Д-2, которые, к слову, в серийном производстве так никогда и не состояли… Впрочем, нет, один из техников, его фамилия была Росси, написал либретто для любительского мюзикла. По мотивам пережитого… Называлось оно «По ту сторону тьмы». Я даже его читал вчера перед сном, можете себе представить… Но нужных нам фактов там нет. Так что теперь вся надежда на вас, Комлев.

– Беда ведь в чем: я немногое помню…

– Придется вспомнить, Владимир Миронович.

17 августа 2622 г.

Штабной корабль «Урал», Северный Ледовитый океан

Планета Земля, Солнечная система

Вообще-то Комлев решил провести этот вечер в своей каюте. Собраться с мыслями. Полистать что-нибудь о двигателях Д-2, по мере возможностей переварить всю ту рыхлую, разрывающую мозг информацию, что почерпнул он на заседании отдела «Периэксон». Помянуть Илью Гончарова, в конце концов, помянуть хотя бы мыслью! Ведь сколько разговоров с ним было переговорено! Сколько пива выпито! Это гончаровскому сыну Комлев был крестным отцом…

Но в каюте не сиделось.

Стены – они же по-морскому «переборки» – давили на психику. Тишина выводила из себя. Солнце за окном вызывало в душе извержение какой-то животной ненависти, будто было оно не предвечной звездой, но прожектором, нарочно поставленным напротив иллюминатора злоумышляющими садистами, задумавшими довести психотика Комлева до смирительной рубашки…