Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]

Выстрел прозвучал, будто раскат грома.

Древнее оружие ударило отдачей, на мягкий мох беззвучно отлетела горячая гильза, а сигнатура перед мысленным взором Таманцева вдруг начала меркнуть, она распадалась на отдельные источающие волны агонии нити, но капитан уже понял, — его собственная жизнь и смерть теперь измеряются секундами — еще с десяток тварей, увидев новый источник угрозы, ринулись на него, мимо бессильно распластавшегося собрата, и пытавшегося высвободиться из-под обмякших щупалец человека.

Никогда в жизни Таманцев не испытывал ничего подобного, ни разу внезапная ситуация так жестко не экзаменовала его, проверяя навыки, полученные галакткапитаном во время постоянных, изнурительных тренировок на полигонах, где их учили стрелять из всех известных на сегодняшний день видов оружия, оттачивали реакцию до уровня бессознательных рефлексов.

Реальность поблекла, он уже не видел ни дороги, ни деревьев, воспринимая только сигнатуры рвущихся к нему существ.

Иван запомнил растягивающиеся в вечность мгновения на всю жизнь: он стрелял, ощущая ритмичные толчки отдачи, казалось зрение, ставшее чем-то иным, способно сопроводить полет пули, увидеть как она рассекает воздух, стремясь к цели, он машинально отступал, продолжая вести огонь с обеих рук, пока ударно-спусковые механизмы древнего оружия не щелкнули вхолостую.

Сложно передать то неимоверное, без преувеличения — нечеловеческое напряжение, что владело Таманцевым в роковые секунды скоротечной схватки, он словно умер и возродился вновь в иной ипостаси, понимая, что уже никогда не сможет смотреть на мир, как прежде, в его душе, рассудке поселилось что-то новое, пока еще не понятое, не разгаданное, но, машинально перезаряжая оружие, Иван не позволил себе даже на долю секунды выйти из состояния, когда рассудок балансирует на грани двух реальностей, — он видел как еще несколько ксеноморфов, пронзившие машину своими щупальцами, освобождаются от сковывающего их груза, выдирая отростки плоти из рваных дыр в металле, ранясь об острые края, с единственной целью, — броситься на человека и разорвать его.

Их слепая, всепоглощающая ярость, жажда во что бы то ни стало добраться до противника и уничтожить его, не находила аналогий среди жизненного или боевого опыта. Возможно, так происходило потому, что Таманцев впервые получил возможность воспринимать не мысли, но морально окрашенные намерения противостоящих ему существ, понимать, чувствовать, как сильно они желают его смерти…

Ментальные волны били наотмашь, рассекая не плоть, а разум, сбивая прицел, сжигая остатки воли…

У Ивана не хватало ни сил, ни опыта в использовании новых возможностей своего рассудка, чтобы как-то защититься или ответить тем же, — он мог лишь стрелять, удерживая сигнатуры противника в поле внутреннего зрения, полагаясь теперь лишь на него.

Финал схватки он запомнил смутно.

Обрывочный калейдоскопический вихрь фрагментированной реальности еще долго будет преследовать его по ночам, он лишь помнил, что стрелял, пока вновь не опустели обоймы в обоих пистолетах, а затем, сделав неуверенный шаг, упал лицом в мягкий податливый мох, щедро забрызганный кровью невиданных тварей.

Он не потерял сознания, но некоторое время не мог пошевелиться, как и накануне, когда метальное воздействие ксеноморфа полностью лишило его сил.

Иван лежал, чувствуя как медленно отпускает напряжение схватки, радужными сполохами возвращается нормальное, привычное человеку зрение, вкуса или торжества победы не наступало, — он впервые так остро, однозначно ощущал не только собственные действия, но и их последствия, когда каждый выстрел порождал уничтожающий взрыв агонии, и сколь не страшны были его противники, он не мог торжествовать над ощущениями их смерти, скорее Таманцеву предстояло вновь и вновь переживать бой, постигая истинный смысл и цену свершенного.

Через некоторое время он нашел в себе силы встать, и медленно, пошатываясь, побрел к искалеченной машине и лежащему неподалеку человеку.

Ему отчаянно хотелось, что тот оказался жив.

Флора очнулась глубокой ночью.

Острое, пронзительное чувство тревоги пришло с запахом дыма и оранжевыми отсветами пламени.

Сил, чтобы вскочить и метнуться прочь, не было. Она едва могла пошевелиться, — побывав в объятиях метаморфа, ее организм отдавал всю жизненную энергию на борьбу телесными травмами.

Память последних секунд перед потерей сознания билась в висках глухим пульсом.

Из лап метаморфа ее вырвал человек. Если Флора не ошибалась, он так же являлся Тенью.

Незнакомец, принадлежащий ее сатту? Ничего более абсурдного предположить не могла? — Мысленно упрекнула себя Шодан, прилагая немалое усилие, чтобы слегка повернуть голову.

Сгореть заживо в огне лесного пожара, — какая глупая и мучительная смерть…

Капельки пота выступили на лбу, но усилие было вознаграждено необычной, потрясшей Шодан до глубины души картиной:

Лес спокойно шумел кронами, вне освещенного языками пламени круга смыкалась непроглядная тьма, откуда доносились жалобные стенания ночной нечисти.

Горели сломанные, сложенные в одном месте сухие ветви. Чтобы огонь не перекинулся дальше, его посадили в западню, взрыхлив вокруг влажную землю.

На поваленном стволе дерева, вполоборота к огню, сидел тот самый незнакомец. Укрощенное пламя бросало на его лицо мятущиеся отсветы.

Шодан напряглась, но исходящие от человека эманации мысленной ауры, словно теплая волна обдали ее живительной энергией, он не замышлял ничего дурного, напротив думал о ней, тревожась и желая помочь.

Она его не знала. Он недавно стал Тенью, — Флора ощущала сотни признаков неконтролируемой силы, что концентрировалась в нем, требуя выхода: его лицо то подергивалось искажениями, обретая невидимость, то снова проявлялись спокойные, сосредоточенные, усталые черты.

Он сидел в глубокой задумчивости, вероятно не подозревая о наступивших изменениях в организме.

Шодан не понимала, что происходит. В памяти всплывали все новые подробности произошедшего накануне, несомненно, именно он спас ее от сонмища взбешенных метаморфов, — сквозь вуаль ушедшего беспамятства прорывались даже не картинки воспоминаний, а ощущения, острые понятные, и в то же время — невозможные с точки зрения любого жителя Рока.

От сидящего в нескольких шагах незнакомца, не смотря на крайнюю усталость черт лица, исходили волны мощной, спокойной жизненной энергии, они захлестывали Флору, обволакивали ее, будто теплые воды прогретого лучами солнца залива, — ничего подобного она не испытывала прежде…

— Очнулась? — Неожиданно, не оборачиваясь, спросил он.