Виктор Глумов - Школа наемников

— Не ф-фметь! — взревел Орв и бросился на главаря, отвел ствол в сторону — грянул выстрел. Одновременно в голове Кира словно лопнула плотина — хлынули мыс­ли, он поднырнул под седого бородача, ударил наугад, отобрал обрез и откатился за разваленную стену.

— Орв! — проскрипел горбоносый главарь. — Ты что, рехнулся? Это же... это ж отрыжка! Он должен сдох­нуть!

— Да я его... да я... — хрипел кто-то еще.

Что говорил Орв, Кир не слышал — пригнувшись, по­трусил прочь, пока разъяренные дикие не снарядили по­гоню. Мало ли, что творится в их немытых головах.

Отбежав на безопасное расстояние, он повалился на спину, отдышался, осмотрел добытое оружие: самопал. Две примотанные друг к другу трубы. И патроны... па­троны тоже самодельные. Две штуки.

Глава 14

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

ообще кактусовку гонят не из мамми, а из других видов кактусов, главное, чтобы листья были соч­ные и сладковатые... Если совсем честно — из чего толь­ко ее не гонят, одно название и остается, не именовать же напиток «гниловкой». Леке помнил это еще с детст­ва, на Пустоши пили всё и все, сам он присутствовал на попойках, когда совсем маленький был, — мамка с со­бой таскала. Да и ее кавалеры выпивку постоянно с со­бой приносили.

Но в эту кактусовку точно добавили-таки если не мамми, то другую дурь. Лексу щедро плеснули в мятую жестяную кружку, и он настороженно принюхивался. Мутно-белая жидкость совершенно несъедобно отдава­ла кислятиной и жженой резиной.

На площади суетились, накрывали «поляну». Сдвину­ли собранные из железяк столы, и на них дерганые, ис­тощенные девушки и женщины расставляли плошки. Вместо скамеек и стульев прямо на голом камне посте­лили шкуры. Мужики переговаривались, таскали хво­рост и складывали по правую сторону ручья, подальше от столов. Наконец разожгли костер, развесили факелы на стенах, во дворе посветлело. На стене двигались чер­ные тени, и казалось, что людей вдвое больше. В плош­ках было мясо, рыба, ягоды-«глаза», какое-то варево, ту- шево. Еда не пахла — смердела, выглядела убого. Мест­ные не утруждали себя сельским хозяйством и не выра­щивали злаки. Леке заглянул в ближайшую кривобокую миску и отшатнулся — осклизлые коричневые комки...

— Что это? — просипел Артур, тыча в ту же субстан­цию.

Пробегающая мимо женщина пожала плечами:

— Куст. Который у ручья. Соленый.

— А где они соль берут? — удивился Леке.

На него посмотрели как на идиота.

— Горная соль, — снизошел Гус, но сообразив, что Леке его так и не понял, уточнил: — Каменная соль, га- лит. Дошло? Эх, юноша! Ты что же, думал, еда прямо в котлах зарождается? А соль — в солонках? Кстати, на твоем месте я бы поел. Я, собственно, и поем. — И не­мытыми руками принялся выхватывать из мисок куски. Чавкал, жрал жадно, местные от него не отставали. Леке смотрел на их пальцы, давным-давно не знавшие мыла, и размышлял, не отравится ли, если присоеди­нится к трапезе. Рядом мялся земляк. Несмотря на го­лод, пировать с местными не тянуло.

— Чтото дрянь какую-то жрут, — вполголоса заметил Артур, понюхав свою кружку, — и пьют дрянь. Хотя, ес­ли этой бормотухи хлебнуть, все равно станет, чем за­кусывать. Ты, кстати, не пей. Ты же непривыкший, упа­дешь еще...

— А нам надо быть начеку, — закончил за него Леке.

Староста вытер о бороду сальные руки. Его лоб лос­нился, на носу плясали отблески огня. Борода поднял кружку, закопченную, кривую, как и всё в укрепрайоне, да и на Пустоши.

— Друзья! Выпьем!

Короткий и незамысловатый тост был принят на ура, люди завопили, заревели, ктото оглушительно пу­стил газы. Лязгнули друг о друга кружки, в луженые глотки опрокинулась первая порция пойла. Леке заме­тил, что Гус выпил. И Артур отхлебнул, но подмигнул земляку. Леке сделал вид, что пьет, жидкость обожгла губы. Iyc обернулся, пристально посмотрел на парней, засеменил к ним.

— Ты что?! — зашипел на Лекса. — Рехнулся?! Не про­буй даже! Это же кактусовка.

— От дури мозги усыхают, — заметил Артур. — Зубы выпадают. Я видел. Ты вид сделай, а пить — не пей.

— Я же не идиот, — обиделся курсант, — я все понял. Лучше за собой следите. Няньки нашлись.

— О! — Iyc поднял перст. — Наша девочка обиделась!

Артур схватил Лекса за плечо — видно, решил, что

тот рванется бить Гусу морду. Но Леке только сплюнул под ноги. Он слышал в своей жизни много оскорбле­ний и на «девочку» не стал реагировать.

Между тем местные заново наполнили кружки. Кре­пыш Тело взобрался на стол, сбив миску с чем-то нево­образимо вонючим, поднял сосуд над головой и провоз­гласил:

— Чтобы тени пришли за нашими врагами! — И не­медленно выпил.

На этот раз собравшиеся орали еще громче. Там, где туалет, уже дрались: кто-то, азартно хрюкая, месил но­гами тело. Тело не сопротивлялось. Веселье набирало обороты, люди кричали вразнобой, смеялись взахлеб, рыдали, рвали волосы на себе и соседях, Борода заку­сил свою бороду и сосал ее, у стены ритмично поста­нывала баба; полуголый, невообразимо грязный мужик бился головой о стол, приговаривая:

— К теням! К теням! К теням!

— Что за тени? — удивился Леке.

Артур пожал плечами. Iyc толкался у столов, жрал так, будто предстоял голодный сезон. Искры костра ле­тели в темное небо — на Полигон опустилась ночь. Не­далеко, перекрывая шум пьянки, завыли панцирные вол­ки. Леке вспомнил, как сидел на карнизе, и поежился.

Попойка набирала обороты. Курсант огляделся: ку- да-то пропал Борода. Остальное «мясо» веселилось, а старосты след простыл. Пьянка стремительно катилась в массовую истерику, глаза людей остекленели, жесты стали дергаными и хаотичными. Леке шкурой ощущал разлившееся в воздухе напряжение.

— Притворитесь, что пьяны. — Появившийся рядом 1ус покачивался, косил на оба глаза, размахивал рука­ми, но говорил четко, хоть и очень тихо. — Не стойте столбом. Ну-ка!

Одной рукой он обхватил Артура за талию, другой притянул к себе Лекса и принялся распевать во всю глотку унылую песню диких:

По полю танкеры катились, Омега шла в последний бой, А молодого небохода Несли с пробитой головой.

В сезон дождей заплачет небо, Прольет слезу на патронташ, И три разбитых авиетки Украсят утренний пейзаж.

На Iyca покосились, но песню никто не подхватил: на Полигоне не поют про небоходов. На Полигоне по­ют про «мясо». 1ус отпустил молодых людей и, нетвер­до ступая, поплелся к кружку певцов. Леке старался не вслушиваться в тоскливый вой местных, оплакивающих свою судьбу. По совету Гуса он дергался, хватался за го­лову, делал вид, что отхлебывает из кружки. Артур по­шел дальше: заполз под стол и улегся спать.

Время шло. Леке уже потерял ему счет. Ноги подгиба­лись, мысли в голове перепутались, он жутко устал. Пред­ставил, как останется среди «мяса» и через сезон, а то и раньше, тоже начнет жрать кактусовку, лишь бы забыть о прошлом и не бояться будущего, будет тискать баб на виду у всего поселка, зубы почернеют, волосы отрастут и спутаются, он забудет, что такое мыло, тело станет непо­слушным, мышцы потеряют эластичность... Леке словно увидел себя со стороны — беззубого молодого старика со взглядом вареного ползуна, трясущегося, жалкого... Испу­гался, вздрогнул и обнаружил, что сидит прямо на земле возле лужицы блевотины и собирается заснуть. Еще не­много, и кто-нибудь по нему пройдется.