Тони Гонзалес - Век эмпирей

— Я молился о силе; силе, достаточной, чтоб нести бремя единственного защитника этого трона; ибо никогда Демон не являл столь великого искушения, как пустота, что предстает перед нами теперь; пустота, которая осталась, когда святой избранник покинул нас.

Он проревел, обращаясь к собравшейся позади аудитории:

— Алчба есть зло, и попомните мои слова, есть те, кто алчет этого трона. Демон нашептывает им, испытывает их веру ночью и днем, соблазняя их видениями власти и мирскими обещаниями похоти и жадности. Возьмите трон, говорит он. Нет никакой нужды в Судах Испытаний. Нет нужды в Писаниях, в правлении Господа и законах, каковые Он заповедовал.

Сузив глаза, он понизил голос:

— Сдается, что и среди нас, внимающих этим словам, нас, обязанных проповедовать драгоценные истины Писаний, не все способны устоять перед уловками Демона. А посему с печалью и гневом я приношу вам вести, что некоторые из нас провалили Испытание Веры. Те, кто прокляты… те, кто виновны в самых отвратительных преступлениях, что можно вообразить… это никто иные, как падшие души из Богословского совета.

Потрясенный ропот пронесся по конгрегации; Карсоту потребовалось собрать все запасы сдержанности, чтобы избежать победоносно-издевательской усмешки.

— Благословенные амарры, ни для кого не тайна, что после смерти нашего возлюбленного императора появились те, кто сговорились осквернить нашу Веру и бросить вызов закону Писаний. Эти так называемые язычники — реформисты, движимые политическими амбициями, — оскорбляют святость церкви! Они отказались от Судов Испытаний; они смеют предлагать, что на трон императора можно взойти по желанию человеческому, а не по воле Господней!

«Пусть они все съежатся от страха», — думал он, сделав паузу, чтобы перевести дыхание. Наклоняясь вперед, он потряс кулаком перед аудиторией.

— Я — слуга Господень! — проревел он. — И я не провалю свое испытание веры! Я предан закону Писаний, и ни один человек не имеет права ниспровергать его. Если в Божьей воле будет изменить Его завет, то Его слово будет явлено через следующего предопределенного свыше императора амарров — и больше ни через кого!

Он схватил скипетр обеими руками и драматично возвел очи горе, словно бы ища свыше сил, дабы продолжить.

— Недавно паладины Министерства внутренних дел раскрыли заговор против моей жизни.

Он сделал паузу для пущего эффекта, слушая восклицания среди собрания и наслаждаясь последствиями своей наглой лжи.

— Да, эти приспешники демонов сочли меня препятствием своим коварным планам установить другого наследника — того, кто всегда бы находился под властью их чар, был бы послушным псом, вечно обязанным тем, кто усадил его на трон.

Ударив основанием посоха о гранитный пол, он вызвал гром, словно расколовший церковь пополам.

— Но нет! Я встал перед ними с Писаниями в руках, с верою в сердце, и я отправил их обратно в преисподнюю! Господь открыл этот заговор против моей жизни и даровал мне меч, дабы поразить их именем Его!

Дражайшие слуги Господни, мы не примем императора, коего посадят на трон руки убийц. Как гофмейстер, я вынужден передать послание гнева Божия ко всем тем, кто верит ложным обещаниям Демона, и мы больше не будем предоставлять потенциальным убийцам привилегию справедливого суда, а если они настолько пренебрегают драгоценной жизнью, им дарованной, что избрали путь подобных преступлений во имя почитания своих идолов, то мы, как Истинно Верующие, станем мечом Господним и будем преследовать этих слуг преисподней с вдохновенным рвением.

Скромнейшие из верующих, таким образом я сообщаю вам, что Хранитель Фалек Грейндж, его приспешник, разбойный Авл Горд, и представители его личного двора в Богословском совете выявлены и уничтожены. Мы избавлены от упадка, который они принесли этому Совету, доброе имя коего опорочено злыми деяниями этих людей, которые пренебрегли драгоценной привилегией капсулиров, дабы составить заговор с целью предать все, что мы почитаем священным. Их погибель, с последующим отлучением от церкви, спасла не только мою жизнь, но также жизни их собратьев, членов Совета, выступавших против их реформистских путей.

Фалек Грейндж был предателем! Заговорщиком! И в память о себе оставил обман и недоверие. Быть может, его смерть и проклятие его души послужит предостережением тем, кто слушает шепот Демона. И кто действует согласно его словам, будет проклят во веки веков!

Снова сделав паузу, чтобы насладиться звуком собственного голоса, раздающегося в зале, он горящими глазами обвел толпу.

— Я стоек в вере моей, она будет крепче завтра и каждый день до того, как я войду во врата небесные. У Империи Амарр будут Суды Испытаний; таково мое торжественное обещание всем вам. Ни один человек не встанет перед этим алтарем и не бросит вызов законам, которые руководили нами тысячелетиями, дарованными нам Самим Господом.

Когда наследники будут готовы, когда они придут к миру с Господом и примут Его божественный план, тогда мы проведем Испытания согласно законам. До тех пор, — он снова указал на трон, — я всеми силами буду защищать святость этого трона.

Глубоко вздохнув, он склонил голову.

— Да облегчится наш путь к Вере и праведности, аминь.

— Аминь, — хором повторила вся конгрегация.

В своих приватных покоях в соборе Карсот даже не пытался скрывать удовольствия. «Писания, — размышлял он, — орудие для сдерживания деспотов». Тексты, принадлежавшие различным пророкам, утверждавшим, что получили откровение от Бога — бога, который существует только в головах глупцов, — давали недвусмысленные наставления о том, как следовало выбирать императора. Суды Испытаний были проявлением в этом выборе воли Божьей, действовавшей через гладиаторов, выступавших от имени приемлемых наследников. Таким образом, наследственное право на власть ограничивалось, и бойцы, сражавшиеся как за свою жизнь, так и за наследника, которого они представляли, — только они с помощью своих боевых навыков и веры могли определить победителя. Те, кто были заинтересованы в этих смертельных состязаниях, были бессильны влиять на исход, не говоря уж о том, чтобы спастись от последствий поражений.

«Воистину бессильны, — улыбнулся Карсот, пока рабы совлекали королевские одеяния с его дряблого тела. — Так же, как должны быть все наследники, а ныне и Богословский совет, теперь, когда Грейндж мертв, и с ним окончательно умрет и евангелическая вера сторонников легенды о Джамиль Сарум…»

Он поднял руки так, что рабы могли стянуть стихарь, обтягивающий складки его брюха.

Сарум…

Ее имя вызывало страх — не перед божеством, не перед женщиной, но перед угрозой, которую она представляла для его плана. Одна лишь возможность, что она могла все еще быть в живых, была достаточной причиной, чтобы выступить против Грейнджа, популярность которого в Совете превосходила простое восхищение. Он был ближе всех к Сарум при ее жизни и откровенно выступал против Судов Испытаний, когда ее защитник проиграл. Поскольку Сарум, безусловно, была самой популярной из наследников, особенно среди вооруженных сил Империи, Грейндж сам обрел мистический ореол пророка — кого-то, близкого к божественности.