К. Л. Андерсон - Жестокие ангелы

Тепло разлилось по телу. Ощущение защищённости, изначальное, целомудренное. То, что приходит, когда остаёшься наедине с лучшим другом, со своим любимым. Это было самое безопасное место на свете. Где не могло быть боли и тревог. Не могло быть конца.

Я выстояла. Не знаю как, но выстояла. Позволила этому чувству подняться во мне, такому сентиментальному, и фальшивому и в тысячу раз более ужасному, чем предшествовавшее ему отчаяние.

— Вы не можете пошевелиться, не так ли? — Мои губы двигались. Я напрягала горло. Я не буду говорить с ним так, как говорила с Диланом. Это не Дилан. — Вы не можете пошевелиться, потому что вы должны сконцентрироваться, чтобы удержать меня здесь и создать иллюзию.

Ториан пожал плечами:

— Вряд ли это имеет значение. Вы не сможете сопротивляться долго. У вас всё это отнимает гораздо больше сил, чем у меня.

О, как хорошо было находиться здесь, с ним. Лучше, чем когда-то с Диланом. Только рядом с Дэвидом я себя чувствовала столь защищённой.

Дэвид. Воспоминание, как луч дневного света, озарило меня. Дэвид в саду на плоской крыше. Смотрит на зимний город. Грустный, борющийся с тем, что я совершила. Сражающийся с моими старыми призраками и проигрывающий. Призраки, в конце концов, понимают тебя. Призраки не могут разочаровать.

За исключением того, что сделала Бьянка?

— Как мило, — пробормотал Ториан. — Я всегда очень любил Чикаго.

И Дэвид, и Чикаго пропали, и мы снова были наедине в этой белой комнате. И все тревоги прошли. Я устала, и я была в безопасности. Я могла уснуть. Всё было хорошо.

«Вы видели это. Вы видели моё воспоминание».

— Я вижу всё, Тереза. Это всё небольшие усовершенствования в технологиях, и тот факт, что я живое человеческое существо. Мы теперь связаны с тобой, ты и я.

Утомление, тепло и защищённость. Проникшие через беспроводную связь. Бормотание на заднем фоне, прямо за правым ухом. Там, где был мой спутник. Там, куда Сири хотела ранить Виджея.

— Ты очень близка к восприятию этого. Отдохни. Ты заслужила.

Спать. Я так устала.

— Когда ты проснёшься, Дилан будет здесь, с тобой. И больше ничего не имеет значения.

Я хотела улечься у его ног и уснуть. Было бы так здорово просто вытянуться на полу.

— Ложись спать, Тереза. Сейчас. Когда придёт время, Дилан разбудит тебя. Остальное не важно.

Я покачнулась. Границы моего зрения стали размытыми. Всё потускнело, стало медленно приближаться, скрывая свет. Тепло. Темнота.

Темнота.

Темнота тюремной камеры. Темнота пространства под лестницей. Темнота видит тебя. Темнота заползает под твою кожу, пробирается в мозг. Дневному свету кажется, что он видит, а темнота знает, что видит. Темнота — это то, что заполняет пустоту в твоей голове.

Я могла держаться темноты. Могла схватиться за неё, как никогда — за солнечный свет. Я могла обрисовать её, потому что помнила очень хорошо.

Я знала, каким будет на ощупь камень в моих руках, знала точную температуру воздуха, знала, как будут скрипеть попавшие в рот песчинки. И я знала в самой глубине моей души, что у меня нет выхода.

И там, в темноте своего разума, я закрыла дверь. Знакомый звук. Знакомое чувство. Лёгкое дуновение, которое ощутила кожа. Пустой, глухой звук сотряс до самых костей.

— Что ты делаешь? Где это?

Ториан Эразмус ощупью пробирался сквозь черноту, которую я победила. Я чувствовала, как он, спотыкаясь, неуверенно бредёт через мой ночной кошмар и пытается отыскать дверь, нашаривая её пальцами.

«Она заперта, Ториан. Ручки нет. Ничего нет».

Тогда я узнала, что Бьянка провела их. В конце она провела их всех.

Она была их контрольным образцом. Они манипулировали её спутником, желая посмотреть, как далеко могут заставить её зайти, но не могли оставить её в живых.

Поэтому она призвала меня. Именно поэтому. Она знала, что они втянут меня в это, что я попаду в сферу иллюзий и манипуляций. Она делала ставку на то, что я принесу с собой.

Она нарушила правила, и это стоило мне моего спутника. Но она нашла способ спасти нас.

И я подумала, что Мисао был самым хладнокровным манипулятором среди всех.

Я могла бы остаться в этом месте навсегда. И во время бодрствования, и во сне. Туда отправился мой рассудок. Я носила в себе эту темноту так, как носила собственную кожу. Я никогда не была способна бежать от неё. Не освобожусь и теперь.

— Что ты наделала?

— Я закрыла дверь, Ториан, и ты теперь заперт здесь со мной.

И он поверил. Ему пришлось поверить. Это воспоминание было сильнее и яснее, чем всё, что умел вызвать он. Я была обучена. А у него что? Всего лишь небольшая практика. Это была моя последняя реальность, и я запихнула её в его разум.

Я стала его спутницей. Голосом в его голове и зрением его внутреннего ока.

Я улыбнулась в темноте и прислушалась к звуку: Ториан Эразмус колотил в запертую дверь тюремной камеры.

После того как клерки сильным ударом свалили меня с ног, я только корчился и извивался на полу, ловя воздух, стараясь вдохнуть. С трудом, постепенно, я сумел снова открыть глаза.

Тереза стояла на коленях посередине зала. Она улыбалась, подняв взгляд на Ториана. Довольная, почти блаженная улыбка. У меня перевернулись все внутренности, и если бы в моём желудке хоть что-нибудь оставалось, то содержимое непременно выплеснулось бы наружу. Ториан по-прежнему сидел за столом, соединив кончики пальцев домиком, и улыбался ей.

Клерки стояли тихо и пристально смотрели. Не шевелясь. Я поднялся на колени. Они не сдвинулись.

— Тереза! — закричал я. — Тереза!

Она не шелохнулась. Клерки не шелохнулись. Ториан не шелохнулся.

Я встал на ноги. Я подошёл к одному из клерков. Терять понапрасну время на проверки и фокусы я не мог. Я забрал оружие из его рук. Направил на него. Отрёкся от данной Терезе клятвы.

Взвёл курок и застрелил его. Вот так просто. Треснули кости, брызнула кровь. Он упал.

Я прицелился снова и убил второго клерка. Было ещё больше крови. И запах палёного. И он свалился рядом с первым. Оружие выскользнуло из его рук и стукнулось о белый пол.

Я подобрал его среди ручейков крови и перекинул за спину.

Подошёл к Ториану. Нацелил ствол на его лоб.

— Отпусти её, — сказал я.

Он не шелохнулся. И бровью не повёл.

— Отпусти её, страж.

Он не шелохнулся. И глазом не моргнул.

Я застрелил и его. Он упал на свой стол, разбрызгивая кровь по чёрному камню.

Потом я пересёк зал. Сел рядом с Терезой, положив оружие поперёк бедра. Взял её безвольно свисавшую руку и крепко сжал:

— Очнись, Тереза. Всё позади.

Она не посмотрела на меня. Она не мигая взирала на мёртвого Ториана Эразмуса, макушку которого начисто снесло моим выстрелом. Она улыбалась, будто одобряла это.