К. Л. Андерсон - Жестокие ангелы

За дверью я услышал пронзительный крик. Я услышал возгласы, причитания и вопли отчаяния. Потом услышал, безошибочно, тревожные стенания.

Женщина рядом со мной не шевелилась.

— Тереза? Тереза, пожалуйста.

Она не сдвигалась. Я взял её руку, затянутую перчаткой. На внутренней стороне светились какие-то слова:

«Это было реальным для меня, Дэвид. Всегда было реальным».

Я прикрыл эти слова своей ладонью. Я держал её руку и ждал, что она вот-вот перестанет дышать.

Ждал конца света.

Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем праведники справились с замками и распахнули двери. Знаю только, что всё-таки открыли. Я направил своё оружие на лысого, изуродованного шрамами мужчину в голубой тунике. Потом почувствовал острую боль в груди. И всё поблекло.

Когда снова очнулся, я лежал на удобной кровати, укрытый мягкими простынями. Стены комнаты, окружавшие меня, были приятных оттенков жёлтого и бежевого цветов. Они были изогнутыми, что заставило меня думать: я нахожусь на корабле. Это случилось ещё до того, как я повернул голову и увидел картину за окном.

Там, снаружи, было огромное чёрное небо. И корабль размером со здание, в котором я жил. Он блестел серебром в лучах далёкого солнца. В его направлении промелькнули две ракеты, оставив на фоне чёрного неба оранжево-белые арки.

До того как они достигли корабля, ракеты взорвались, рассыпавшись на миллионы искр.

— Как ваша голова? — спросил знакомый голос.

Меня передёрнуло. Моё зрение от резкого движения стало немного расплывчатым. В ту же минуту я заметил Ляна, встававшего со стула, и понял, что мои движения чем-то ограничены.

— В меня ещё никогда стражи не стреляли транквилизатором. Но я слышал, что средство достаточно мощное.

Рядом с кроватью находилась раковина. Лян повернул ручку, и полилась вода. Он набрал немного в чашку, протянул мне:

— Пожалуйста. Здесь её много, если понадобится.

Я приподнялся и выпил. Вода была сладкая, чистая, с едва уловимым вкусом.

— Спасибо.

Я отдал чашку обратно. Мои руки отмыли от крови. На мне была надета голубая рубаха из мягкой ткани.

— Да не проблема. — Лян поставил чашку на край раковины и прислонился к ней, сложив на груди руки. — Вам, наверное, интересно знать, что вы находитесь на борту корабля стражей Гималаи и вы были без сознания примерно шесть часов.

Глаз уловил свет и движение. Снаружи ещё три ракеты стремительно пронеслись по направлению к кораблю. Ещё три рассыпавшихся белыми искрами фейерверка озарили чёрное небо.

— Да, и это тоже продолжается уже около шести часов. — Он произнёс эти слова скучающим голосом.

«Ты видел только часть того, на что мы способны при абсолютной необходимости», — сказала тогда Тереза.

— Они что, просто собираются сидеть и ждать, пока их подстрелят? — прохрипел я.

— Весьма вероятно. Совершенно напрасно тратят ракеты. Кажется, никому не по силам дать приказ прекратить. — Лян покачал головой. — Конечно, стражи могут помешать работе коммуникаций. Они как бы даже любят это делать, когда в них кто-то начинает выстреливать все свои боеприпасы.

— Лян, что случилось с Терезой?

Он взглянул на дверь:

— Думаю, они сейчас будут здесь, чтобы как раз поговорить об этом.

Он оказался прав. Арочный проём вокруг люка мигнул зелёным, и дверь открылась. Вошёл низкорослый человечек с ярко-зелёными глазами. Следом за ним — испещрённый шрамами, татуированный мужчина, который стрелял в меня транквилизатором. На нём была голубая туника — униформа стражей, и я был признателен ему за это, потому что взгляд его синих глаз ясно говорил о желании совершить хладнокровное убийство. Позади него шла высокая блондинка, в которой я узнал доктора Гвин.

Я свесил ноги с края кровати. Зрение снова стало расплываться, но я оперся на ступни, удержал равновесие и смог устоять, хотя с трудом. Сначала я считал свою слабость последствием переутомления, но потом понял, что причина кроется в более сильной гравитации, к которой я не привык.

— Я — капитан Амеранд Жиро из службы безопасности системы Эразмус, — сказал я. — И я сдаюсь.

Зеленоглазый человек кивнул со всей серьёзностью.

— Я — Маршал-Стюард Мисао Смит, — произнёс он. — Расскажите мне, что произошло.

И я рассказал. Бессвязно и хаотично. Я рассказал всё о Великом страже, о том, как меня использовали, как Тереза спасла меня. Как нам удалось оказаться на Обливионе. Как они забрали её.

Как я пытался спасти её и ничего для этого не сделал.

Прошли часы. Маршал-Стюард задал дюжину быстрых и точных вопросов, а доктор Гвин того больше. Когда я ослабел, они дали мне попить. Принесли еду. Тушёную рыбу, свежие овощи, тонкий хлеб и то, о чём я слышал, но никогда не пробовал: томатный суп.

Лян просто сидел у иллюминатора. Некоторое время наблюдал за моим допросом. Некоторое время — за фейерверком, который стал появляться на небе менее часто.

Наконец даже доктор Гвин исчерпала запас своих вопросов. Маршал-Стюард встал и откланялся:

— Благодарю за помощь, капитан Жиро.

— Не могли бы вы сказать мне, как себя чувствует полевой командир Дражески? — спросил я.

— Она стабильна, — ответила доктор Гвин. — Ваша информация поможет нам лучше справиться с ситуацией.

Более или менее. Неделю я оставался в этом прекрасно оборудованном помещении. В сытости и покое. И одному только Богу известно, сколько воды я получил. Для питья, умывания и даже для туалета. В любое время дня и ночи. Лян периодически навещал меня, чтобы сообщить новости и убедиться, что со мной всё в порядке. Иногда заходили другие праведники. В основном это были медики, наблюдавшие за тем, как мой организм приспосабливается к суровым условиям слишком сильной гравитации. Они казались словоохотливыми, но каким-то образом им удавалось не посвящать меня в слишком многое. Кровавый род пал, и на Фортресс царила анархия. Вначале соларианцы не уезжали, потому что, как они сказали, ни одно официальное лицо не велело им уезжать, поскольку сэо Май и сэо Эстебан отреклись от своих обязанностей и никто не позаботился организовать выборы, чтобы найти им замену.

Потом они не уезжали, потому что, как они сказали, сложилась критическая ситуация с беженцами. По словам Ляна, кризис достиг грандиозных масштабов, поскольку стражи пустили слух, что луны сможет покинуть каждый желающий.

Потом они не могли уехать, как они сказали, потому, что им надо было убедиться, что никто на Фортресс не возражает против свободы передвижения людей, активно ищущих убежища в мирах.

Где-то на восьмой день открылась дверь, в которую снова вошёл Виджей Кочински. Ему удалили все шрамы и татуировки, и коротко остриженные волосы торчали, как щётка, на его загорелом черепе.