Кир Булычев - Искушение чародея(сборник)

Благодаря Мише группа была обеспечена свежими овощами и фруктами (по крайней мере, уточнял язвительный Павлыш, именно Домрачеев приносил их на кухню). Готовили по очереди, согласно составленному распорядку, хотя вскоре пришлось освободить от этих обязанностей Окуня – из банальной заботы о здоровье окружающих.

Каждый день после обеда читали лекции. Эмма – по теории лингвистики, Урванцы – об инопланетных формах жизни, академик Окунь – о том, как материальная культура отображает особенности мышления той или иной цивилизации. Домрачеев решил соригинальничать и потчевал всех сказками разных народов, а Павлыш – единственный из всех – сделал упор на знаниях практических и архиважных. Потому что сказочки сказочками, а случилось что – каждый должен уметь оказывать первую помощь.

Ученики ему попались толковые, схватывали на лету. Правда, кое-кто оказался излишне старательным, когда дело дошло до упражнений по искусственному дыханию. И хотя Эмма – в привычной своей манере – высказала сегодня Домрачееву все, что думает по этому поводу, Павлыш был мрачнее тучи. Что-то не давало ему покоя: то ли дурацкая улыбочка Мишки, то ли неожиданно пылкая отповедь Эммы.

Он продолжал думать о них – об улыбочке и отповеди, Мишке и Эмме – даже когда пытался заснуть. И если уж честно, то не Урванцы мешали ему, совсем не они; настоящий космонавт может заснуть под любой шум… если не думает обо всякой чепухе.

Тогда Павлыш поднялся, встал у окна и опять увидел призраков.

Все они время от времени видели призраков. Размытые силуэты, какие случаются на старых фото, – похищенные у вечности мгновения, движение, замершее навсегда. Они могли мелькнуть и исчезнуть, и ты сомневался, видел ли их вообще. Но бывало и по-другому: призраки появлялись и маячили долго, минуты две-три, – ты успевал даже позвать своих коллег или набросать на клочке бумаги очертания силуэтов.

– Вне всяких сомнений, – заявлял Окунь, – это некие формы жизни. Посмотрите, вот же конечности, и вот… а это больше похоже на щупальца или псевдоподии, но по сути… да-да, это все те же конечности. И вот – голова, а здесь, очевидно, на ней расположены органы чувств…

– А на этом рисунке, Федор Мелентьевич?

– А на этом – вот и вот, типичнейшее ракообразное, это ведь яснее ясного, Михаил! Борис, вы согласны?

Урванец-старший смотрел на эскизы, пожимал плечами:

– Не исключено. – Ему было под сорок, и Славе он напоминал крупного хищника, волка или леопарда. Помимо естественных наук, Борис Урванец занимался восточными единоборствами и по утрам как минимум час проводил в саду, замирая в разных гимнастических позах. Он хорошо разбирался в оружии, медицине и политике. Если бы Павлыш не знал, что кандидатуры членов экспедиции были предложены послами ГЦ, – решил бы, что Бориса направил сюда Комитет внешней безопасности. – Но главный вопрос, – продолжал Урванец, – все равно остается: что же это за жизнь такая и как они сюда попали.

– Аборигены?

– Ах, Эмма, это вряд ли! – вскидывался академик Окунь. – Очевидно ведь, что эта… местность – она создана специально для нас. Если даже не брать во внимание Отель, все остальное свидетельствует недвусмысленно, знаете ли. Состав воздуха, воды, почвы, растения в саду и огороде, продукты, которые ежедневно появляются в ретрансляторе.

– А что, если это предыдущие дуэлянты? – мрачно спрашивал Коля Урванец. – Проигравшие. И за это их развоплотили.

Эдгар смотрел на старшего брата с почти священным ужасом, кивал, охваченный восторгом. Вот это приключение! Расскажешь ребятам в школе – обзавидуются!

Урванец-старший переглядывался с Павлышем, вздыхал и переводил разговор на другое. Обоим было очевидно, что призраки останутся еще одной загадкой, чем-то, что пока выходит за пределы доступных человечеству знаний. Хотя мысль о дуэлянтах-неудачниках в последнее время тревожила Павлыша все чаще.

Если это правда – и если призраки по-прежнему способны мыслить и чувствовать, возможно, они пытаются как-то предупредить землян? Поэтому и стали появляться чаще.

Вот только как лишенные тела и голоса могут вообще коммуницировать с живыми?

Именно об этом снова и снова спрашивал себя Павлыш, когда за спиной у него зазвонил телефон.

Это был старинный аппарат – увесистая коробка на четырех бронзовых ножках, с цельнолитой черной трубкой на витом проводе. Ни к каким розеткам он не был присоединен, вообще не имел ни разъемов, ни рычажков, ни индикаторов, – ни-че-го. Академик Окунь в свое время дотошно его исследовал и вынес вердикт: «Имитация формы при абсолютном непонимании сути». После чего Павлыш уволок телефон к себе – в качестве пресс-папье. Иногда Слава снимал трубку и прикладывал к уху. Вслушивался в мертвую тишину, мечтал: вдруг когда-нибудь там раздастся голос мамы или бабушки…

Телефон зазвенел громко и яростно, словно был возмущен, что Павлыш стоит к нему спиной. Призраки, маячившие в глубине сада, возле теплицы, как будто придвинулись поближе, и Слава вдруг подумал: «А чем черт не шутит? Неужели они сумели… прозвониться? И на каком же языке тогда заговорят?»

Торопливо, пока звонки не оборвались, Павлыш шагнул к столу и сдернул трубку.

– Добрый день, – сказали на том конце. – Имеем честь сообщить, что дуэлянты, бойцы, поединщинки… отражатели прибыли.

Сразу же вслед за этим пол под ногами Славы дрогнул, стекло в окне тихонько задребезжало – как при легком землетрясении или во время аккуратной стыковки корабля со станцией.

Все это дрожание и дребезжание заняло полсекунды, не больше, – и похоже, осталось никем, кроме Павлыша, не замеченным. По-прежнему вопили и грохотали у него над головой юные Урванцы, и академик Окунь все тем же воодушевленным тоном рассказывал Светлане историю времен своей бурной молодости.

А вот призраков в саду уже не было.

– «Дуэлянты», – сказал пустой комнате Павлыги. – Вот оно как.

Он, конечно, узнал металлический голос в трубке. После прибытия на Muzoon вергилий появлялся раза два или три, давал советы по обустройству, спрашивал, не нужно ли чего. Затем – пропадал, причем никто не смог проследить, куда именно он девается. Даже индейцы-следопыты Николай и Эдгар оказались бессильны перед инопланетянской хитростью.

«Значит, – подумал Павлыш, – все-таки не призраки. Значит, началось».

Он зачем-то снова снял трубку и послушал – но не было ни гудков, ни даже шума, только привычная космическая тишина.

Слава вышел в коридор и поспешил в столовую. Обычно после обеда Эмма сидела именно там – делала какие-то заметки или разбирала очередной ящик с артефактами. Но в этот раз, еще не входя, Павлыш понял, что она не одна.

– …шу прощения. Я не имел в виду… то есть, в общем-то, не то чтобы… глупость какая, конечно, имел, но… тьфу ты, Эмма… понимаешь…