Борис Долинго - Точка-джи-эл

В руке его напарника блеснул нож, он уже открывал дверь кабины.

Быков не стал требовать продолжения «банкета», а последовательно выстрелили из парализатора в одного – и сразу же во второго. С наслаждением выстрелил, в головы.

Водила сдулся и ткнулся лбом в баранку, коротко вякнувшую в ночной тишине клаксоном, а пассажир «газели» шумно съехал в распахнутую дверь и плюхнулся на размокшую обочину.

Девица пару секунд сидела, ничего не соображая, потом крутанула башкой из стороны в сторону и резко обернулась. Быков впервые увидел её лицо в неверном отблеске фар и слабом мерцании приборной панели – ещё молодое и будто не слишком безобразное, но уже одутловато-испитое, с вульгарно наложенной косметикой. Похоже, была либо пьяна, либо находилась под действием наркотиков.

Девица вытаращила глаза и вдруг заорала истошным голосом:

– Убили! Сволочь, Гендоса и Хачика убил, б….!..

И глупо потянула к Быкову растопыренные пальцы с крашеными длинными ногтями, словно намеревалась вцепиться в лицо.

Александр применил парализатор ещё раз, и девица обмякла на перегородку, свесившись безвольным кулём в салон «газели».

Несколько секунд он сидел, вслушиваясь в стук капель по крыше микроавтобуса и ёрзанье «дворников» по ветровому стеклу.

– Вот уж действительно, – пробормотал он, – ночь приключений, волшебная ночь…

Он вылез из микроавтобуса, и обойдя машину, выключил двигатель и фары, оставив гореть габариты. Чтобы не привлекать внимания к лежащему у машины телу, Быков пинками столкнул незадачливого грабителя и гомосексуалиста в кювет. Отключённые парализатором приходили в себя примерно часа через два, не раньше, но Быков на всякий случай зашвырнул ключи от машины подальше в темноту и со смаком вырвал провода распределителя зажигания и тоже бросил изо всех сил в другую сторону от дороги.

Потом взял в здоровую руку «дипломат» и пошёл дальше.

Среди ночи здесь ездили редко, но ездили. Пролетела пара хороших иномарок, вальяжно прокатился грузовик-фургон «Хлеб», средних размеров фура. Никто не останавливался.

Быков миновал указатель поворота на посёлок «Мичуринское», и топал километра три, прежде чем сзади снова засветили огни автомобиля. Особо не рассчитывая, он посигналил перемотанной рукой, нестерпимая боль в которой, казалось, стала частью его ночного существования.

Видавшая виды «шестёрка» аккуратно сбавила скорость и остановилась почти вровень с Быковым. Водитель приспустил стекло.

– Тысячу рублей до Новосибирска, – пообещал Александр, наклоняясь к амбразуре, образованной верхней рамкой двери и краем опущенного стекла.

В салоне угадывался настороженный пожилой мужчина.

– Э-э… – побормотал он и открыл дверь, – да что вы! Отсюда даже ночью дешевле.

Быков плюхнулся на сиденье.

– Отец, – попросил он, – я прошу поскорее доехать. Руку располосовал циркуляркой в саду, к врачу надо.

– Понял, понял, – засуетился мужчина. – Ну что вы, конечно… Эк вас угораздило! Постараюсь, доедем махом.

И надавил на газ.

– Хоть вы остановились, – заметил Быков, чувствуя в полумраке тёплого салона, как отпускает напряжение последних часов и почему-то щиплет глаза.

– Так что уж, – ответил пенсионер, сосредоточенно вглядываясь в ночное шоссе. – Я ведь дочку поехал в Толмачёво встречать. Она с мужем через час прилетает, надо встретить, ночь же, а такси дорогое из аэропорта. А тут вижу человек с рукой перевязанной. А у меня время есть, подкину, чего уж там!

– Спасибо, отец, – пробормотал Быков, – спасибо.

– Вижу, промокли вы до нитки, – участливо заметил пенсионер. – В бардачке возьмите фляжку, хлебните. Всегда с собой вожу – спиртик, на пятнадцати травах, однако!

В нынешнем состоянии подобное предложение Александру не стоило повторять дважды. Он вытащил плоскую бутылку, заполненную слабовато мерцающей в свете приборной панели жидкостью, и, отвинтив крышку, сделал солидный глоток. Ароматное тепло побежало по всем клеточкам тела. Даже боль в руке чуть притупилась.

Быков благодарно повернулся к водителю:

– Ну, отец, спасибо, уважил. Постараюсь в долгу не остаться. Перед всеми вами…

Пенсионер удивлённо покосился на Александра, но промолчал. «Дворники» автомобиля негромко поскрипывали, стирая капли дождя с ветрового стекла.

Дождь барабанил по подоконнику, и звуки слышно было даже в гостиной, где обычно шум капель доставал не столь сильно, как в спальной.

Виктор Францевич отхлебнул чаю и сказал:

– Принято решение, чтобы ты улетел с Земли на некоторое время. Во-первых, с этим, – он кивнул на переносной регенерационный модуль, охватывавший руку Быкова, – из тебя агент, как из собачьего хвоста сито. Слетаешь на Орхан, подлечишься основательно. Во-вторых, пройдёшь там пару спецкурсов: есть мнение, что тебя можно поставить региональным руководителем.

– Может, мне стоит пойти на армейские курсы? – сказал Быков.

Виктор Францевич покачал головой:

– Понимаю, у тебя страстное желание мочить проклятых камалов и иже с ними. Разделяю такой подход, сам бы хотел. Но если ты думаешь, что армейский люд только и делает, что сносит головы пресловутым чужим, то ошибаешься. Армия, это прежде всего противостояние, дипломатические политесы, шахматные игры, выгадывание, выжидание, блеф – и очень часто невозможность выстрелить, когда больше всего хочется. Поверь, на Земле совершается куда больше активных действий в условиях непосредственного соприкосновения с противником, а какой это иной раз сложный и законспирированный противник, ты и сам убедился, верно?

Быков промолчал, пожав плечами.

– Осень дождливая в этом году, – заметил Виктор Францевич, прислушиваясь к дроби капель по подоконнику. – Помнишь, я сказал тебе про городок Земля? Это не есть правильно, Земля – это аванпост всех нас против чужих. Здесь самые тяжёлые бои, потому что почти невидимые. И аванпост Земля без тебя не может, Саша.

Быков вздохнул: он прекрасно понимал, что так оно и есть, но не был уверен, что выдержит напряжённость невидимых боёв, когда не сразу ясно, где свои, а где чужие.

– Мы должны здесь выстоять, – сказал Виктор Францевич. – Даже во имя тех, кого ты вырубил на ночной дороге. Они ведь тоже земляне, просто пока не понимают этого.

Быков снова промолчал.

Но понимал, что так оно и есть.

Наранг Кувайс Орт-Уа мрачно смотрел перед собой. Он ждал шефа, чтобы доложить о ходе работ на Земле, а что он мог доложить? Что повалился ещё один ментально программированный агент? Что сам он, смертельно рискуя, шастает среди землян, пытаясь вербовать «сознательных агентов»?

Вопрос разведывательной и диверсионной деятельности на Земле стоял очень остро. Да и как он мог стоять иначе? Камалы вынуждены были применять сложную и дорогостоящую маскировку, чтобы иметь возможность хотя бы изредка появляться в человеческом обществе. И то маскировка годилась для обычных землян, которых какое-то время при прямом контакте ещё можно как-то обманывать. А если рядом оказывались подготовленные агенты СИ, маскировка не выдерживала никакой критики. Тот же эффект последовал бы при попадании лазутчика в руки земной полиции или спецслужб: полный провал со сверхскандальными последствиями, худшими, чем если бы подобное раскрыла контрразведка СИ. Счастье, что пока ни разу такого не случалось: в возникавших безвыходных ситуациях агенты-профессионалы успевали включить систему самоликвидации. А завербованные земляне не получали доступа к компрометирующим технологиям и ничего не знали.