Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)

Параноид спал.

Коуди бросился бежать по улице со всей скоростью, на какую был способен. Никто из лысок в Американ-Гане не был ближе него к лаборатории, и если Померанс будет спасен, то только благодаря действиям самого Коуди. А он вполне может потерпеть неудачу. Джаспер Хорн сидел в гипнотическом сне в ресторане, полном народу, и в любой момент кто-нибудь мог заговорить с ним или встряхнуть, приводя в сознание. Гипноз не был глубоким. Он мог продержаться, но мог и прерваться в любую минуту. Несмотря на заключительное внушение, сделанное Коуди параноиду, разбудить его мог любой, и без всякого труда.

Коуди бежал. Допустим, ему удастся увести Померанса из лаборатории вовремя. Успеет ли он вернуться в ресторан прежде, чем Хорн проснется?

«Нет, — думал Коуди, — гипноз недостаточно глубок. Будет чудом, если Хорн останется в этом состоянии больше нескольких минут. Сейчас важнее спасти Померанса, уже это будет немалым чудом.

Но, как только Хорн поймет, что произошло, он не станет ждать. И начнется погром. Здесь, в Амери-кан-Гане, все готово — Хорн заложил динамит, и ему остается всего лишь воспользоваться детонатором. Ладно. Я не могу быть уверен, что то, что я делаю, — правильно. Думаю, что так. Но я не могу быть уверен. Если я спасу Померанса, Хорн вполне может начать погром прежде, чем я смогу вернуться и убить его. Но я не могу позволить Померансу умереть: он способен решить проблему индуктора».

Быстрее!

Он побежал к группе длинных, приземистых строений. Дорогу Коуди знал: видел ее в уме Хорна. Он подбежал к одному из зданий, распахнул дверь и оказался в лаборатории.

Изможденный седой человек в перепачканном халате обернулся и уставился на него. Это был Померанс: телепаты узнают людей безошибочно. Коуди знал, что перед ним Померанс, но он почувствовал также, как в двух кварталах от него, в «Крыле вертолета», Джаспер Хорн пошевелился, проснулся и, встревоженный, немедленно начал прощупывать мозг Померанса.

Коуди уже мчался через длинное помещение лаборатории. Позади Померанса всю стену занимали окна, за которыми виднелись жаркое солнце, голубое небо и иссохшая бурая трава. Если успеть добраться до окон..

Коуди показалось, что он пересек комнату за какую-то долю секунды, не затратив времени совсем, но он ощущал и другое, тянущееся мучительно долго время — в котором он чувствовал мысль параноида, выстраивающую уравнение, которое включит механизм бомбы. Уравнение было уже закончено. Время должно было вот-вот остановиться навсегда, вспыхнув мгновением смерти.

Но все же было еще какое-то мгновение. Коуди послал обращение без слов, призыв, набатным колоколом прозвучавший в голове каждого лыски в Американ-Гане. В тот же миг он оказался рядом с Померансом, подхватил его и, не останавливаясь, с разгону бросился к окну. Вздыбился пол под ногами, и рванулся наружу поток воздуха перед первой беззвучной волной сжатия, двигающейся впереди взрыва.

Перед ним выросло огромное окно, высокое, сверкающее, состоящее из маленьких стекол. Коуди налетел на него плечом, почувствовал, как бьется стекло и трещит дерево, но звука не услышал из-за страшного, оглушительного грохота взрыва.

Вокруг него вспыхнула ослепительная белизна, а за разбивающимся стеклом перед ним открывалась бездна.

Вместе с Померансом они летели сквозь горячий, сухой воздух и темноту — темноту, наступившую при пылающем солнце; они падали, кувыркаясь, а вокруг них дождем сыпались осколки, и бесконечно продолжался рев взрыва…

Перед закусочной «Крыло вертолета» подрались двое прохожих. Джаспер Хорн, стоявший в окружившей их толпе, сказал что-то — едва слышно. Кто-то повторил его слова, уже громче. (Это была провокационная фраза — она так же верно должна была пробудить в человеке агрессивность, как уравнение вызвало взрыв бомбы.) В тот же миг кинжал был вытащен из ножен, и внутри шумного кольца зевак началась настоящая дуэль. Победителем вышел человек с заросшим щетиной лицом, волосатой грудью и наполовину лысой головой. Ножом он действовал весьма искусно и уверенно. «Слишком уверенно», — сказал Джаспер Хорн громким шепотом. Перешептывания пошли по всему кольцу зрителей. Каждый сумеет победить на дуэли, если может читать мысли противника. Бели они умеют выращивать новые пальцы, то, возможно, они могут и волосы отрастить.

Джаспер Хорн опять сказал что-то — именно то, что требовалось, — потенциальному вожаку линчевателей, стоявшему рядом с ним.

Тот сдвинул брови, выругался и шагнул вперед. Находясь за спиной победителя, вкладывавшего кинжал обратно в ножны, он ловко свалил его с ног подножкой. Крутясь, отлетел на тротуар нож. Лысый еще не успел упасть, как на него набросились трое. Двое держали его, а третий потянул за волосы, окружавшие облысевшую макушку; они были настоящие. Подвергшийся нападению взревел от ярости и неожиданно оказал такое сильное сопротивление, что четверо или пятеро из стоявших поблизости отлетели в сторону, У одного из них свалился парик…

Это не было ни сном, ни бодрствованием. Это была Неопределенность. Он плыл во чреве не-себя; это была единственная возможность уединения для телепата, и у него было лишь одно желание — оставаться там вечно. Но он был телепатом. Он не мог врать даже в собственных стремительно мелькавших тайных мыслях, ибо его разум был полностью открыт — во всяком случае для тех, кто, как и он, носил шлемы Немых.

Тем не менее просыпаться было тяжело. Трудно было заставить себя по своей собственной воле наклониться и снова взвалить на себя бремя старых и новых забот. Если бы его жизнь могла идти так, как он прожил последнюю сохранившуюся в его памяти минуту, без нерешительности и неуверенности, с одной лишь совершенно определенной необходимостью физического действия (Жив ли Померанс? — возник откуда-то вопрос в его пробуждающемся разуме), тогда было бы действительно легко оставить эту теплую, сумрачную тишину, где ощущался бесконечный покой, не было даже снов (но как Померанс?).

И, как всегда при мысли о других, что-то собралось в Коуди с силами и поднялось с усталым упорством. Он мгновенно сориентировался. Ему не было необходимости полагаться лишь на свои спутанные сном чувства. По всем пещерам, и над ним, в зависших в вышине вертолетах, — повсюду разливалось беспокойное и недоуменное ощущение безотлагательности и тревожного движения, и в каждом разуме, независимо от того, какие мысли занимали его поверхностные слои, билась одна и та же мысль.

Мысль эта была — погром.

Коуди задал вопрос: Не следовало ли мне убить Хорна, вместо того, чтобы пытаться спасти Померанса? Но он не стал ждать ответа. В конце концов, это было его собственное решение. Он открыл глаза (уже зная, на какой больничной койке и в каком секторе пещер лежит) и увидел над собой круглое, румяное лицо Элленби.