Иван Беляев - Галобионты

– Если я узнаю, что ты прикоснулся к ней, вам обоим не поздоровится. Ты меня понял?

Алекс увидел мрачный блеск глаз фанатика, острые мелкие зубы, обнаженные в зверином оскале и бледное, как полотно лицо. Он не знал, что ответить этому человеку, вырвал свою руку, отвернулся и пошел вперед, догонять исчезающую из вида Любовь.

– Постой! – громким шепотом продолжал „хозяин“, схватив Алекса за плечо и рванув к себе. – Ты меня понял?

– Да, – ответил Алекс.

– Запомни хорошенько: не смей прикасаться к ней даже пальцем, иначе я накажу и тебя, и ее.

– Хорошо, я понял вас, – повторил Алекс.

Ему пришлось выдержать долгий полубезумный взгляд. Первым отвел глаза тот, кто называл себя „хозяином“.

– Иди, – процедил он, подтолкнув Алекса в спину.

Именно в этот момент он вдруг ощутил гнев. Алексу захотелось развернуться и толкнуть в ответ этого вздорного злобного человека. Но он, разумеется, не стал этого делать. Любовь уже почти скрылась из вида и он поспешил за ней.

Иногда Алекс вспоминал слова „хозяина“. Сначала он вообще не понимал, к чему они были сказаны. Понимание стало приходить потом. Примерно с того времени, когда он стал смотреть на Любовь, как на самое дорогое, любимое и желанное существо на земле. Алекс знал о так называемом комплексе Отелло и догадался, что бедняга-„хозяин“ болен именно этой болезнью. Тот человек хотел Любовь и безумно ревновал ее к Алексу. Видимо, у него не оставалось иного выхода, кроме как отослать их на остров, но делал он это явно не по доброй воле. Наверняка „хозяин“ ненавидел Алекса, воспринимая его как соперника, который будет иметь возможность жить рядом с женщиной, что должна, по его мнению, принадлежать только ему и никому другому.

Скорее всего, Алекс никогда не нарушил бы обещания, вырванного из него чуть ли не клещами. Если бы не сама Любовь.

Вечером, после купания, девушка сама подошла к нему.

– Я хочу быть с тобой, – сказала она.

Алекс недоуменно посмотрел на девушку.

– Ты и так со мной, – ответил он с ласковой улыбкой.

– Не смейся надо мной, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, – произнесла Любовь, выглядевшая немного обиженной.

Алекс покачал головой, любуясь ее чудными волосами, развеваемыми свежим ветерком.

– Ты помнишь, что я тебе говорила там, – Любовь указала на вершину горы.

Алекс кивнул, не переставая улыбаться.

– Я люблю тебя, – сказала она, – я хочу быть с тобой.

Она подошла к Алексу вплотную и прижалась к нему всем телом.

– Я хочу быть твоей, – шепнула она, обвив руками его шею.

В этот момент он утратил чувство реальности. Близость любимой девушки, жар ее гибкого тела, ощущение мягких рук на плечах заставила его позабыть обо всем. Только сейчас он осознал, как ждал этой заветной минуты. Его руки обхватили ее талию. Он наслаждался прикосновением к ее нежной гладкой, как атлас, коже. Любовь поднялась на цыпочки и их губы слились в долгом поцелуе, от которого кружилась голова и земля уходила из-под ног.

– Я люблю тебя, – прошептал он впервые и сам поразился, что так долго мог не говорить ей этого.

Любовь засмеялась тихим смехом, ее глаза заискрились слезами счастья. Она взяла его за руки и легла на еще теплый песок, потянув Алекса за собой… Потом он целовал каждый изгиб ее тела, а она шептала слова любви, не зная, что до нее их говорили тысячи женщин. Она все открывала для себя заново. Алекс знал это и тем ценнее был для него ее глубокий, страстный порыв… Потом они лежали на остывающем песке, а золотой закат освещал их нагие тела. Любовь плакала и смеялась одновременно. Алекс не мог отвести от нее глаз. Никогда еще она не казалась ему такой женственной, такой прекрасной. Он понимал, что переживает едва ли не самые счастливые мгновения своей жизни. И ему было больно от осознания того, что скоро это счастье закончится. Утешало лишь то, что Любовь, казалось не задумывалась над этим, наслаждаясь неизведанными ощущениями. Но заглянув в ее наполненные слезами глаза, он увидел в них такую же щемящую тоску, которая проснулась в нем почти одновременно с ощущением блаженства. Любовь знала все.

Тихомиров расстался с Дзержинцем в аэропорту курортного города. Полковник отбывал в Москву, а Михаил Анатольевич отправлялся в Екатеринбург – город, где он родился и вырос, и куда ездил каждый год, чтобы повидать дорогие сердцу места. Зная об этой давней традиции, Дзержинец вручил Тихомирову билет на самолет в машине, по дороге в аэропорт. На протяжении всего пути они молчали. Дзержинец был занят своими мыслями и, казалось, напрочь забыл о существовании Тихомирова. А тот больше не делал попыток излить полковнику свои горести, горячо сожалея о том, что вообще предпринял такую попытку, представ перед Дзержинцем полнейшим ничтожеством.

– Встретимся здесь же через неделю, – сказал Дзержинец и не подавая руки смешался с толпой пассажиров, спешащих на московский рейс.

Тихомиров проводил полковника взглядом и не спеша направился к кассе, чтобы поменять свой билет. Он знал, что за ним наверняка следят люди из Безопасности, но, если раньше это беспокоило его, то теперь ему было абсолютно все равно. В любом случае в аэропорту они не стали бы ничего предпринимать – слишком людное место.

На сей раз Дзержинец ошибался – Тихомиров вовсе не намерен был ехать в родной город. У него были совсем иные планы. Они зрели в его голове уже давно. Михаил Анатольевич мог часами продумывать и прорабатывать все детали задуманного мероприятия. Всякий раз Тихомиров резюмировал свои размышления следующим образом: он никогда не решится на осуществление своего дикого замысла. Но чем больше проходило времени, чем больше унижений испытывал ассистент от своего руководителя, тем серьезнее он задумывался и тем вероятнее ему казалось воплощение задуманного в жизнь.

Тихомиров оглядел зал. Интересно, кто из многочисленных пассажиров, покидающих южный город на исходе курортного сезона, на самом деле человек из Безопасности, не спускающий с него, Тихомирова, взгляда? А впрочем, не все ли равно! Антон Николаевич пожал плечами, не замечая, что выглядит при этом довольно эксцентрично.

Он собирался поменять билет и отправиться в Санкт-Петербург, тем паче, что в родном городе Тихомирова никто не ждал. Родственников ассистент профессора не имел – он был выходцем из детского дома. Степанов, обративший внимание на способного, исполнительного студента, подающего немалые надежды, взял его под опеку и пестовал до окончания института. Потом Антон Николаевич помог Тихомирову сдать кандидатский минимум, защитить диссертацию и взял в свой НИИ младшим научным сотрудником. Степанов помогал Михаилу Анатольевичу не только в продвижении по карьерной лестнице. Он способствовал и решению его бытовых проблем. Провинциальный студент без кола-без двора, без единой родной души на всем белом свете, нашел в Антоне Николаевиче понимание и поддержку. Степанов помог Тихомирову получить постоянную прописку в Москве, частенько выручал деньгами, а однажды даже приютил у себя на полтора месяца. Нечего и говорить, что не было человека, более преданного Антону Николаевичу, чем Тихомиров. Они всегда работали вместе. Степанов посвящал своего ученика во все детали исследований, больше того, Тихомиров был вхож и сердечные дела Степанова. Спустя десяток лет после их первой встречи, Михаила Анатольевича с полным правом можно было назвать доверенным лицом профессора, бывшего тогда еще доктором наук. Степанов не без оснований считал, что может рассчитывать на своего ассистента в любой ситуации. Тихомиров был готов для Антона Николаевича в огонь и в воду, причем он сделал бы это не просто из желания исполнить долг, а с великой радостью. И тогда, когда Степанов предложил Тихомирову спуститься вместе с ним под воду и отгородиться от внешнего мира на долгие годы, ассистент, ни секунды не сомневаясь, пошел за своим покровителем. Кто бы мог подумать, что придет время, когда от былой преданности не останется и следа? А вот пришло. Все изменилось. Место в сердце профессора, ранее прочно занимаемое Тихомировым, становилось все меньше и вскоре его и вовсе не осталось. Ассистент был безжалостно вытеснен из сердца своего обожаемого покровителя неким выскочкой, грубым, амбициозным и беспардонным. Если бы он мог отомстить Гераклу! Устранить его таким образом, чтобы не нанести вреда Степанову. Но как он это сделает? Постепенно неприязнь к Гераклу стала распространяться и на профессора. До Тихомирова стало доходить, что дело даже не в сопернике, а в самом Степанове. Антон Николаевич замыкался в себе, становился все раздражительнее. Прошли те времена, когда они подолгу беседовали между собой, делились сокровенными мыслями и мечтами. По правде сказать, делился в основном Степанов, Тихомиров же выступал в роли слушателя. Но какое наслаждение доставляли ему эти неспешные беседы со старшим наставником! Лишенный их, Тихомиров почувствовал себя таким же обездоленным, каким был в бытность свою обитателем свердловского детского дома номер восемнадцать. В детском доме он был, что называется, изгоем. С ним никто не хотел иметь дела. Маленький Миша не получал других знаков знаков внимания, кроме пинков и зуботычин. Его называли „недоростком“, „заморышем“ и другими прозвищами. Хуже всего было то, что мальчика недолюбливали и воспитатели. Миша мог противопоставить всеобщей неприязни лишь вечное молчаливое презрение. Он подолгу просиживал в одиночестве, где-нибудь в темном уголке, доедая припасенную с обеда или ужина краюху черного хлеба, приправленную горькими слезами. Как он ненавидел свою жизнь! Как он ждал счастливого освобождения из мрачных стен детдома! Как мечтал о светлом будущем, которое непременно когда-нибудь настанет. Тихомиров не только мечтал о этом, но и прикладывал все старания, не жалея сил, чтобы успешно окончить школу, получить приличный аттестат зрелости и накопить достаточно знаний для поступления в столичный ВУЗ. Это удалось Михаилу Анатольевичу. Но только он один знал, каких усилий стоило достижение главной мечты его детства.