Александр Зорич - Время — московское!

Звонкий хруст— и громовой мажорный аккорд: в воду фиорда врезался их ледниковый таран!

«Да пингвины, если бы мы их заранее не распугали, — ухмыльнулся Эстерсон, — окочурились бы от одного только акустического удара... Бедолаги! Наверное, никогда больше на эту стоянку не вернутся...»

Только теперь до бункера долетели глыбы, выстреленные в небо первой серией взрывов. Некоторые из них били в ледяную облицовку бункера с увесистой мощью пушечных ядер.

Юдинов, которому по молодости перестраховка с бункером казалась воспаленным бредом гражданского мозга, посмотрел на конструктора с уважением.

«А ты думал! Взрывчатки нахимичили с запасом, от души». — Эстерсон мысленно похлопал Юдинова по плечу.

— Выход из бункера — только по моей команде! — напомнил Оберучев.

Но вот затихли последние удары обломков, крупных и мелких, и все, кое-как соблюдая субординацию (Полине, как даме, полагалось выходить первой, Юдинову последним — как самому младшему по званию), поспешили из бункера на мороз.

Лучших результатов и придумать нельзя было.

Ледовый завал был сметен почти полностью. Разумеется, перед выходом из туннеля оставались еще кучи мелких обломков. Но возни с ними было от силы на час.

Новорожденный айсберг застрял на мели неподалеку от берега.

«По-хорошему надо бы и его взорвать, — подумал Эстерсон, который переживал прилив саперного вдохновения. — А еще остроумный вариант — согнать в воду остатки ледника так, чтобы они забили зазор между айсбергом и берегом, и нарастить полученную естественную конструкцию при помощи пенобетона. Так можно было бы существенно удлинить взлетно-посадочную полосу...»

Сюда, к туннелю, уже спешили за сотню людей. И пилоты, и техники, и моряки, отпущенные командирами субмарин на берег, и даже военный дипломат Цирле, неразлучный со своим черным кейсом.

В этом кейсе, по мнению Оберучева, хранился самый-самый современный, секретный, универсальный переводчик со всех языков Галактики — живых, мертвых, а также и наперед неизвестных. Переводчику этому Оберучев, разумеется, приписывал инопланетное происхождение и телепатический принцип действия.

Полина считала, что кейс набит теми самыми мятными леденцами, которые Цирле постоянно посасывал, а иногда, увлекшись разговором (он увлекался почти любым разговором), с хрустом разгрызал.

Прямодушный Бариев на осторожный вопрос Эстерсона насчет Цирлева кейса ответил «швейцарская порнуха» и громко расхохотался.

Но на самом деле доподлинно никто не знал, что же именно военный дипломат находит нужным таскать за собой везде и всюду. А спрашивать в лоб — стеснялись.

Цирле превосходно владел семнадцатью языками без всяких переводчиков. Играл в шахматы парадоксально и невероятно красиво, как герой Владимира Набокова. Виртуозно разбирался в химии: органической, неорганической и субмолекулярной.

А в довершение всех своих совершенств Цирле очень прилично стрелял и фехтовал. Он был обладателем нескольких кубков Новогеоргиевского гарнизона по русскому военному пятиборью — правда, не золотых.

Так что, хотя кейс Цирле и служил объектом для насмешек, к его обладателю относились с подчеркнутым уважением.

«Настоящий русский интеллигент», — когда-то отозвался о военном дипломате тот же Бариев, пребывая в настроении «если-говорить-серьезно». И эти слова командира атомной субмарины прозвучали почти благоговейно.

— Господин инженер, что стоите? Замечтались? — спросил Цирле, бравируя аландским диалектом шведского. — Имеете право! Вы молодец! Молодчина! Молодчага!

— Скажите еще uhar, — улыбнулся Эстерсон.

— У-харь, вы сказали? Хм... Интересно... А! Язык царей и муз! — Цирле хрустнул леденцом и охотно перешел на русский. — Громовое наречие космонавтов!

Цирле с пафосом продекламировал:

— В этом — всё русское мировидение. Ведь так? — спросил он, завершив декламацию.

— Да, хм... Да. — Эстерсон охотно покивал с видом тонкого ценителя.

— И это написал химик, естествоиспытатель! А что же сочиняли поэты? О! В каком еще языке возможны такие аллитерации, такой безупречный логический строй? В древневерхнегерманском, скажете вы? Хм... Что же, мой друг, это версия... Это версия, однако я позволю себе возразить...

— Извините, господин Цирле, — решился наконец перебить его Эстерсон. — Я боюсь, меня ждут возле «Дюрандалей». А вы, кстати, что?..

— Как это — что? Пришел помогать на расчистке завала. Лишние рабочие руки, я думаю, не помешают?

— Конечно!

— Ну вот и славно.

Раскланявшись с военным дипломатом, Эстерсон поспешил в глубь туннеля, где уже скрылась Полина, назначенная ассистенткой техников.

Требовалось отправить в пробный вылет первую четверку «Дюрандалей», а все остальные собранные машины привести в полную боевую готовность.

Каково же было удивление Эстерсона, когда он обнаружил Полину в обществе пингвиненка!

— Черт возьми! Ну мы же двадцать раз туннель проверяли! Откуда он взялся?!

— Не знаю. Вышел откуда-то из расширителя. Увязался за мной... Что с ним делать?

— Он, наверное, думает, что ты — его мама. Бери малыша на руки, все равно не отвяжется. Да и бросать его здесь нельзя, это же взлетная полоса...

Через четверть часа поднялся ужасный переполох: исчез кейс Цирле. Военный дипломат поставил его в стороне от входа в туннель и влился в цепочку тех, кто передавал из рук в руки ледяной бой. А когда в очередной раз оглянулся — кейса и след простыл!

Вскоре наблюдатели контрольного поста разглядели в бинокль пингвина (взрослую особь), волокущего кейс по берегу фиорда. В двух, между прочим, километрах от туннеля. К счастью, пингвин вскоре остановился, положил кейс на свои лапы, накрыл его брюхом и заснул.

Высланная группа захвата во главе с Цирле сумела незаметно выкрасть кейс прямо из-под похитителя.

Пингвин даже не проснулся.

— Из бункера в бункер, — проворчал лейтенант Юдинов, спускаясь по основательно проржавевшей лестнице.

Эстерсону показалось, что это цитата, но он не смог вспомнить — откуда.

— А мне здесь нравится, — беспечно заметил пилот Гандурин. — Вообще в Антарктиде. В сто раз лучше, чем в джунглях брагу из орхидей квасить.

Находиться в туннеле во время взлета истребителей было небезопасно. Это, к счастью, учитывали и строители неудобной в целом базы, единственным достоинством которой была неплохая маскировка.

В стороне от оси туннеля были устроены несколько убежищ с массивными герметичными люками. На время сборочных работ техники превратили эти убежища в казармы. И вот теперь настало время использовать их по прямому назначению.