Александр Зорич - Время — московское!

Эстерсон, Оберучев, Полина с пингвиненком, техники и пилоты спустились вниз.

Они задраили за собой люк, расселись на лежанки. Лежанки, кстати, выдерживали тот же «стиль военфлот-нуво» (термин был придуман Полиной), что и остальные импровизированные предметы быта в Антарктиде. Они представляли собой профили из крепчайшего пенопласта, служившие частью заводской упаковки подвесных лазерных пушек ЭР-2 «Стилет».

Учитывая габариты и геометрию пушки, легко понять, что из профилей получились отменные четырехметровые лежанки. Техник Зарецкий так пристрастился к новому ложу, что клятвенно уверял всех, что по возвращении домой устроит у себя в спальне такое же. «Сразу видно, несемейный ты человек», — заметил тогда Юдинов.

Главное событие Грозненской весенней кампании 2622 года прошло буднично.

О запуске двигателей, разбеге и взлете «Дюрандалей» в убежище свидетельствовала только едва заметная вибрация. Чтобы следить за стартами, наверх лестницы был отправлен специальный «акустик» с обыкновенным стаканом. Приставив стакан к гермолюку, «акустик» слушал и докладывал.

— Есть запуск двигателей... Выходит на форсаж... Пошел!.. Разгоняется... Нормально идет... Нормально... Отрыв! Есть отрыв!

Когда «акустик» в четвертый раз доложил «отрыв», Оберучев сухо переспросил:

— Ты уверен?

— Да! В туннеле — полная тишина. Вся четверка взлетела!

— Ну что же... Отдраивай люк! Они поднялись обратно в туннель.

«Дюрандалей» на стартовых позициях больше не было. Пропитанный свежим озоном воздух приятно кружил голову.

— Так-так... — сказал Оберучев и посмотрел налево. Потом он посмотрел направо. — Так-так... — И неожиданно гаркнул: — Сводный отряд, слушай мою команду!.. В одну шеренгу... стройся!..

Хотя это и было первое построение сводного отряда (и вообще первая формальная военная процедура, увиденная Эстерсоном и Полиной на Грозном), все присутствующие как будто только и ждали этого приказа.

Моментально возник образцово-показательный строй.

— Сми-и... рна!

Вот только обалдевшие от неожиданности Эстерсон и Полина не знали, куда приткнуться.

— Товарищи Эстерсон и Пушкина, па-апрошу выйти перед строем!.. То есть — подойти ко мне!

Оберучев смотрел на них немигающим взором.

— Товарищ Эстерсон! Как старший представитель военно-космического флота... И как комендант временного пункта базирования «Фиорд Крузенштерна»... Я объявляю вам благодарность!

Вконец смешавшийся конструктор не сообразил, что Оберучев протягивает ему руку не просто так, а для рукопожатия.

Инженер-капитан едва заметной усмешкой подбодрил конструктора. Дескать, что же ты, давай, так положено.

Эстерсон пожал твердую ладонь Оберучева.

И только тогда конструктор вдруг осознал, что это первое рукопожатие, которым он обменялся с кем-либо из офицеров на Грозном. Несмотря на то что настороженность и показное недоверие к нему со стороны русских быстро сменились деловыми, а кое с кем и почти дружескими отношениями, раньше никто не подавал ему руки!

Эстерсон открыл рот, чтобы что-то сказать, но не находил слов.

«Служу России», — шепотом подсказала Полина.

— Спасибо... — Голос Эстерсона дрогнул. — Я... «Служу России», — повторила Полина погромче.

— Я... Служу России!

— Ур-ра-а-а-а! — выдохнул строй, а Полина чмокнула конструктора в небритую щеку, что было встречено новой волной ура-восторгов.

— Вольно, — махнул рукой Оберучев, пряча улыбку.

— Качать инженера! — выкрикнул пилот Гандурин.

— Качать! — подхватил техник Савелов.

Взмывая к бетонным сводам и падая обратно в шевелящийся лес рук, Эстерсон думал о том, что человек рожден летать, как птица.

Когда растроганный до слез Эстерсон был наконец возвращен с небес на землю, Оберучев разрешил ему пойти поспать. Разрешение было дано в строгой приказной форме.

«Минут семьдесят у вас есть, — сказал инженер-капитан. — Возможно, даже, семьдесят пять. Затем я, видимо, буду вынужден разбудить вас. Но пока что вы должны как следует отдохнуть... И никаких возражений! Я приказываю вам спать — и точка!»

В этом заявлении конструктора позабавило решительно всё.

И убийственная точность военного человека, который никак не мог сказать «час-полтора», но полагал себя обязанным указать время с точностью до пяти минут...

И святая уверенность в том, что за час с небольшим Эстерсон успеет «как следует отдохнуть»...

И, наконец, готовность Оберучева оспорить мнимые возражения конструктора. А ведь Эстерсон валился с ног от усталости и, вопреки представлениям русских офицеров о «настоящих людях», вовсе не собирался становиться в третью героическую позицию и требовать себе места возле ближайшего «Дюрандаля» с заправочным шлангом в руках.

Что же до Полины, то она, изображая русскую Жанну д'Арк, избрала ту самую линию поведения, которую Эстерсон отверг. А именно — спать отказалась наотрез. Полина заявила, что пойдет поищет какую-нибудь пернатую мамашу, дабы спихнуть на нее пингвиненка-найденыша, а затем отправится на «Ивана Калиту», где вернется к прерванным научным изысканиям над вольтурнианским всеядом.

У Эстерсона защемило сердце. Отпускать Полину от себя ему не хотелось.

Да, конструктор понимал, что, оказавшись на борту субмарины, залегшей на дно фиорда, Полина окажется, пожалуй, в самом безопасном месте на планете. Да, верил он и в экипаж «Ивана Калиты». Каждый из моряков, если что, не задумываясь разменяет свою жизнь на жизнь Полины, спасая женщину из затопленной каюты, из горящего отсека, из лап морского дьявола...

И все равно, предчувствие близкой беды не отпускало Эстерсона.

Слишком все хорошо идет...

Слишком гладко...

И хотя, спустившись в бункер, конструктор сразу же рухнул, не раздеваясь, на одну из пенопластовых лежанок, заснуть по-настоящему он не смог.

Какое-то время Эстерсон пролежал в тревожном полузабытье. Потом все-таки выудил из хаоса бессознательного некий невнятный сон. Не кошмар, нет — просто винегрет мутных картинок. Знакомые люди в таких снах часто имеют чужие лица, но их сразу «узнаешь» и окликаешь по имени, а пыльную пустую бутылку, которую зачем-то везде носишь с собой, все встреченные называют... ну, скажем, дейнексовой батареей.

«Роланд, как хорошо, что ты захватил ее с собой!» — сказал человек, похожий на популярного киноактера Курбе, которого Эстерсон, несмотря на явное несходство, сразу же опознал как пилота Гандурина.

«Кого?» — спросил Эстерсон.

«Дейнексовую батарею. Давай ее сюда». — И конструктор, в полном соответствии с правилами сновидения, обнаружил, что за уродливой бетонной стеной, на которую опирается Гандурин, стоит флуггер. (И хотя флуггер не имел ничего общего с «Дюрандалем», Эстерсон сразу обрадовался: «А, первый «Дюрандаль» собрали! Отлично!»)