Мэрион Брэдли - Пленник дуба (Туманы Авалона - 4)

Траур мой был долог, и иногда мне казалось, что я до конца жизни не избуду этой скорби. Но в конце концов я научилась вспоминать обо всем этом без слез и уже не задыхалась от безудержной печали, встающей из глубины сердца при одной лишь мысли о днях нашей любви. Что может быть печальнее, чем помнить о любви и знать, что она потеряна навеки? Акколон даже никогда не снился мне, и хоть мне до боли хотелось увидеть его лицо, в конце концов, я поняла, что оно и к лучшему - иначе я весь остаток жизни провела бы во сне... Ну а так все-таки настал день, когда я сумела мысленно обратиться к прошлому и понять, что срок траура миновал. Мой возлюбленный и мой ребенок ушли в мир иной, и кто знает, встречусь ли я с ними за порогом смерти? Но я была жива, я находилась на Авалоне, и долг требовал, чтобы я стала его Владычицей.

Не знаю, сколько лет я прожила на Авалоне прежде, чем все улеглось. Помню лишь, что я пребывала среди бескрайнего и безымянного покоя, равно чуждая и радости, и печали, не ведая ничего, кроме мелочей обыденной жизни. Ниниана не отходила от меня ни на шаг. Наконец-то я как следует познакомилась с Нимуэ - к этому времени она превратилась в высокую, молчаливую, светловолосую девушку, прекрасную, как Элейна в молодости. Нимуэ стала для меня дочерью; она приходила ко мне каждый день, и я учила ее всему тому, чему сама в юности научилась от Вивианы.

В последнее время кое-кто из последователей Христа начал замечать цветение Священного терна, и они мирно поклонялись своему богу, не стараясь изгнать красоту из мира, а любя мир таким, каким бог его создал. В те дни они во множестве приходили на Авалон, в надежде найти убежище от гонений и фанатизма. Стараниями Патриция в Британии появились новые веяния, и в том христианстве, что проповедовал он, не было места ни истинной красоте, ни таинствам природы. А от этих христиан, что пришли к нам, спасаясь от собственных единоверцев, я наконец узнала о Назареянине, сыне плотника, достигшем божественности и проповедовавшем терпимость. Так я поняла, что никогда не враждовала с Христом - но лишь с его тупыми, узколобыми священниками, приписывавшими собственную ограниченность ему.

Не знаю, сколько лет прошло - три, пять, а может, и все десять. До меня доходили слухи из внешнего мира - призрачные, словно тени, словно звон церковных колоколов, долетавший иногда до нашего берега. Так я узнала о смерти Уриенса, но о нем я не горевала; для меня он давно уже был мертв. Но все же я надеялась, что он исцелился от своих горестей. Он был добр ко мне - как умел. Мир праху его.

Приходили к нам и вести о деяниях Артура и его рыцарей, - но здесь, среди безмятежности Авалона, все это казалось неважным. Эти рассказы ничем не отличались от старинных легенд, так что было не понять, о ком они повествуют: об Артуре, Кэе и Ланселете или о Ллире и детях богини Дану. А истории о любви Ланселета и Гвенвифар - или молодого Друстана и Изотты, жены Марка, - на самом деле были всего лишь перепевом древней повести о Диармаде и Грайнне, что дошла к нам из незапамятных времен. Все это не имело значения. Мне казалось, что я все это уже слышала - давным-давно, еще в детстве.

Но однажды, прекрасным весенним днем, когда на Авалоне начали зацветать яблони, вечно безмолвствовавшая Врана закричала - и заставила меня вернуться к хлопотам того мира, который, как я надеялась, навсегда остался позади.

Глава 9

- Меч, меч таинств потерян... а теперь - и чаша, чаша, и все Священные реликвии!.. Все потеряно, все утрачено, все отнято у нас!

Этот крик разбудил Моргейну. Однако, когда она на цыпочках подобралась к двери комнаты, где спала Врана, - как всегда, одна, как всегда, соблюдающая молчание, - оказалось, что девушки, приставленные к Вране, спят; они ничего не слышали.

- Все было тихо. Владычица, - заверили они Моргейну. - Может, тебе приснился скверный сон?

- Если это вправду и был сон, то он приснился не мне одной, - но и Вране тоже, - сказала Моргейна, глядя на безмятежные лица девушек. С каждым годом ей все сильнее казалось, что жрицы из Дома дев выглядят все моложе и все больше походят на детей... Ну разве можно доверять им священные тайны? Они же сущие девчонки! Девушки с едва оформившейся грудью... что они могут знать о жизни Богини - жизни мира?

И снова оглушительный вопль разнесся над Авалоном, грозя переполошить всех вокруг.

- Вот! Теперь вы слышите! - воскликнула Моргейна. Но девушки лишь испуганно уставились на нее.

- Неужто ты грезишь с открытыми глазами, Владычица? - спросила одна из них, и Моргейна поняла, что на самом деле этот крик горя и ужаса был беззвучен.

- Я войду к ней, - сказала Моргейна.

- Но тебе нельзя... - начала было какая-то девушка, и тут же попятилась, позабыв закрыть рот - словно лишь сейчас осознала, с кем она говорит. Моргейна прошла мимо девушки, согнувшейся в поклоне.

Врана сидела на кровати; ее длинные распущенные волосы спутались, а в глазах плескался ужас. На миг Моргейне подумалось, что старой жрице и вправду приснился кошмар, что Врана странствовала дорогами сновидений...

Но Врана покачала головой. Нет, она совсем не походила на человека, который никак не может отойти от сна. Врана глубоко вздохнула, и Моргейна поняла, что жрица пытается заговорить, преодолев годы молчания; но голос словно не желал подчиняться ей.

В конце концов, дрожа всем телом, Врана произнесла:

- Я видела... видела это... предательство, Моргейна, предательство проникло в самое сердце Авалона... Я не разглядела его лица, но я видела в его руке великий меч Эскалибур...

Моргейна успокаивающе вскинула руку и сказала:

- На рассвете мы посмотрим в зеркало. Не надо, не говори - не мучай себя, милая.

Врану все еще била дрожь. Моргейна крепко сжала руку Враны и увидела в колеблющемся свете факела, что собственная ее рука сделалась морщинистой и покрылась старческими пятнами, а пальцы Враны напоминают узловатые веревки. "Мы с ней пришли сюда юными девушками из свиты Вивианы; и вот мы обе старухи... - подумала Моргейна. - О, Богиня, сколько же лет прошло..."

- Но я должна говорить, - прошептала Врана. - Я слишком долго молчала... Я продолжала безмолвствовать даже тогда, когда боялась, что это произойдет... Слышишь гром и грохот ливня? Приближается буря, буря, что обрушится на Авалон и смоет его... и тьма опустится на землю...

- Ну что ты, что ты, милая! Успокойся, - прошептала Моргейна и обняла дрожащую жрицу. Может, Врана повредилась рассудком? Может, это было лишь наваждение, горячечный бред? Ведь никакого ливня нет! Над Авалоном светила полная луна, и яблоневые сады белели в ее свете. - Не бойся. Я останусь здесь, с тобой, а утром мы посмотрим в зеркало и узнаем, что же случилось на самом деле.

Врана улыбнулась, но улыбка ее была печальна. Она забрала у Моргейны факел и погасила его; и во внезапно воцарившейся тьме Моргейна увидела сквозь щели отдаленную вспышку молнии. Мгновение тишины - и донесшийся откуда-то издалека приглушенный раскат грома.