Дэн Симмонс - Олимп

– Уходи! – сорвался мужчина.

Дочь Зевса удалилась неторопливой походкой, шелестя подошвами сандалий по ступеням витой лестницы. Тот же самый звук Хокенберри слышал двумя с половиной неделями ранее, когда лежал на камнях, истекая кровью.

«Куда же теперь?»

Всю свою вторую жизнь учёный прислуживал Музе, и тут его по привычке потянуло доложить ей, а через неё и всем богам, об отклонениях от «Илиады», Мысль вызвала невольную улыбку. Интересно, сколько богов уцелело в той, иной вселенной, на марсианском вулкане? На всех ли обрушился гнев Зевса? Громовержец мог устроить настоящий геноцид… точнее, деицид. Но этого профессору филологии уже не узнать. Ему просто не хватит духу ещё раз телепортироваться на Олимп.

Хокенберри потрогал квит-медальон, висящий на груди под одеждой. Вернуться на судно? Мужчине очень хотелось увидеть Землю – свою Землю, пусть даже опередившую схолиаста на три тысячелетия с лишним, – хотелось оказаться в компании моравеков и Одиссея, когда «Королева Мэб» достигнет цели. А что ему оставалось делать в мире Илиона?

Учёный достал медальон и погладил литое золото.

Нет, рано. Может, он и не служит Музе (боги, должно быть, и думать забыли о взбунтовавшемся смертном), зато по-прежнему остался схолиастом. Воспоминания нахлынули неудержимым потоком, заполняя пробелы: десятки лет преподавания «Илиады», любимые пыльные аудитории, бесконечная вереница разнообразных юных лиц: бледных, прыщавых, пышущих здоровьем, загорелых, задорных, безучастных, увлечённых, унылых. Разве же он позволит себе пропустить завершающую главу в этой новой, до нелепого переработанной версии?

И доктор Томас Хокенберри, повернув золотой кругляш, телепортировался в самое сердце осаждённого, обречённого стана ахейцев.

Позже Даэман и сам не помнил, в какую же минуту он решился выкрасть одно из яиц. Вряд ли в то время, пока спускался по верёвке на дно ледяного купола, ведь тогда приходилось думать о том, как бы не соскользнуть, а главное – не попасться кому-нибудь на глаза.

Пока бежал по горячему, изрезанному трещинами полу? Но бешеные удары сердца заглушали любые мысли, кроме одной: желания достичь кратера, в котором лежали яйца. Дважды, завидев за ближними струями дыма деловито пробегающих калибано, мужчина падал навзничь, и пережидал. Всего лишь минуту спустя его рубашка на животе и брюки обуглились бы, а жаркое дно купола непременно сожгло бы искателю приключений ладони, если бы не спасительная термокожа под обычной одеждой. Припустив со всех ног, сын Марины достиг заветной чаши, немного отдышался и проворно вскарабкался по двенадцатифутовой стенке – к счастью, неровный Голубой лёд позволял держаться и без помощи саморезов.

Шипящий кратер внутри большого кратера, один из дюжины в этом соборе, был до краёв наполнен человеческими черепами. Многие раскалились докрасна, и между ними змеились зловонные струйки серных испарений. С другой стороны, смрадная пелена прикрыла кузена Ады, когда он прыгнул на гору из черепов, чтобы лучше рассмотреть яйца Сетебоса.

Овальные, серовато-белёсые, длиной около трёх футов, они словно пульсировали живой энергией изнутри. Двадцать семь штук насчитал Даэман только в этом одном гнезде. Кроме ряда" из мёртвых голов, кладку окружала некая липкая синевато-сизая слизь. Стараясь не поднять головы над краем кратера, мужчина подобрался так близко, насколько смог.

Тонкие полупрозрачные скорлупки струили слабое тепло. Некоторые мерцали ярким блеском, прочие едва отсвечивали в середине белыми язычками пламени. Сын Марины опасливо протянул руку. Голова закружилась от необъяснимого чувства, как если бы странная нестабильность просочилась через скорлупу и термокожу прямо в его плоть. Даэман поднял одно из яиц, прикинул вес.

Двадцать фунтов или около того. «Что дальше?»

А дальше предстояло бегом отступать, спешно подниматься по верёвке, выбираться наружу из ледяного лабиринта, искать дорогу к авеню Домансиль и возвращаться к факс-узлу Охраняемого Льва. В Ардисе ждут новостей, и это срочно.

«Кстати, раз уж я, рискуя собственной шкурой, проделал такой путь, почему бы не захватить безделицу на память?»

Мужчина вытряхнул из рюкзака всё, кроме арбалетных боеприпасов. Места вроде бы хватало. Правда, поначалу яйцо ни в какую не лезло; Даэман бережно, но настойчиво протиснул его широким концом в отверстие, стрелы же напихал по бокам. «А если разобьётся?» Тогда в рюкзаке будет мерзкая каша. Зато бывший любитель бабочек узнает, что там внутри.

«Да, но я не хочу расколотить эту штуку в такой близи от Сетебоса и калибано. Отнесу её в Ардис, тогда и займёмся изучением».

Аминь, подумал Даэман. Дышать становилось всё труднее. И хотя путешественник не снимал респиратора, ему сделалось дурно от серных испарений и нестерпимой жары. Окажись мужчина под куполом без термокожи и маски, давно бы уже лишился сознания. Воздух был буквально пропитан ядом. «Как же здесь дышат эти твари?»

К дьяволу тварей, не до них теперь. Подождав, пока дым и пар не заслонили его плотным маревом, кузен Ады скользнул вниз по стене кратера. Чуждая ноша тяжело перекатывалась в рюкзаке, отчего мужчина едва не упал.

«Спокойно, спокойно».

– Речёт: «Будет пусть освящено всё, что гнусно для Него, но тебя пускай восславит и день величья твоего!» А мыслит: «Всё, что ненавистно мне, да освятится вполне, да прославит Его имя: и еду, которой уже нет!»

Полунапев-полузаклинание Калибана звучали на дне оглушительным шёпотом. Видимо, купол не только усиливал, но; и направлял голос чудовища… Или же оно пряталось где-то; рядом.

Низко пригибаясь на бегу и припадая на колено всякий раз, когда за извивающимися струями пара чудилось какое-то движение, Даэман одолел сотню ярдов, и вот уже перед ним закачался конец верёвки, закреплённой на ледяном балконе.

«О чём я только думал? Да здесь добрых восемьдесят футов! Мне ни за что не взобраться на такую высоту – тем более с тяжёлой ношей за плечами».

Мужчина огляделся в поисках другого тоннеля. Ближайший вход располагался по правую руку, на расстоянии трёх-четырёх сотен футов – только его уже заполнила толстая рука Сетебоса.

«Теперь его ладонь ползёт по синему коридору, выслеживает меня… И не одна».

Такие же непристойно плотские на вид щупальца, гадко поблёскивая серой слизью, ныряли в другие тоннели, местами взбираясь на сотни футов по изгибающейся стене, свешиваясь книзу подобно выпущенным кишкам и неприятно сокращаясь, когда ладонь вытягивала за собою новый отрезок мясистого стебля.

«Мать его, сколько же у этого мозга конечностей?»

– Поверили, что вместе с жизнью разом все ваши боли оборвутся? Не-ет! Врагов терзает Он, покуда чрево ленивое друзьями набивает. В этой жизни мы страданье пьём с лихвой, мечтая облегченье обрести, когда скончаемся от мук, но впереди ждёт худшее!