Дэн Симмонс - Олимп

Оставалось лезть наверх – или навек проститься с солнечным светом. За десять месяцев занятий Даэман сбросил около пятидесяти футов жира и неплохо натренировал мышцы, однако сейчас он искренне пожалел, что не каждый день выкладывался до изнеможения на устроенной Одиссеем лесной полосе препятствий… А в перерывах надо было поднимать солидные тяжести.

– Да гори оно всё… – прошептал кузен Ады.

После чего подпрыгнул, ухватился за верёвку, сжал её ногами, вытянул над головой левую руку, обтянутую защитной термокожей, и начал подтягиваться, по возможности не давая себе отдыхать.

И всё-таки он полз очень медленно. Страшно медленно. Но самым ужасным было даже не это. Проделав третью часть пути, Даэман понял, что не справится. Однако если он спрыгнет, яйцо разобьётся. Его содержимое вывалится наружу. А Сетебос или Калибан тут же об этом прознают.

Неведомо почему сын Марины вдруг захихикал, так что глаза наполнились слезами, затуманив стёкла респиратора. Мужчина слышал каждый свой хриплый вздох. И даже чувствовал, как слипается термокожа, стараясь охладить его тело. «Ну давай же, Даэман, ты уже на середине дороги. Ещё несколько футов – и остановишься».

Но через десять футов он решил продолжать. И через тридцать футов тоже. Бывший собиратель бабочек подозревал: стоит ему намотать бечеву на запястья, чтобы просто повисеть, – и он уже не тронется с места.

Один раз верёвка скользнула по крепёжному костылю, и сердце подпрыгнуло к самому горлу. Большая половина пути была уже позади; свалиться вниз означало сломать себе ногу или руку и корчиться на шипящем, дымящемся дне кратера в ожидании смерти.

Но костыль выдержал. С минуту Даэман висел без движения, на виду у всех калибано. Должно быть, эти твари дюжинами толпились внизу и хищно тянули к нему чешуйчатые лапы. Мужчина не стал опускать глаза.

«Ещё чуть-чуть». Выбросить натруженную, трясущуюся руку над головой, обернуть бечеву вокруг запястья, подтянуться, ища ногами опору. И снова. И снова. Никаких передышек. И ещё.

В конце концов он понял, что больше не сможет. Последние силы сгорели дотла. Путешественник обмяк, дрожа всем телом, ощущая, как арбалет и яйцо за спиной нарушают его равновесие, тянут на дно. В любую секунду кузен Ады мог упасть. Часто моргая, он высвободил правую руку, протёр очки.

Оказалось, Даэман висел под самым балконом, в каком-то футе от ледяного навеса.

Последним невероятным рывком мужчина подбросил тело кверху, перемахнул через край и распластался на животе.

«Только бы не стошнило… Только бы не стошнило!» Что лучше – подавиться собственной рвотой или сорвать респиратор и потерять сознание от ядовитых паров? Умри Даэман сейчас и здесь – и никто даже не узнает, что ему удалось вскарабкаться по восьмидесяти… даже нет, девяностофутовой верёвке – это ему-то, пухлому сынишке Марины, который был не способен отжаться от пола.

Прошло время, мужчина полностью опомнился и заставил себя пошевелиться. Первым делом он удостоверился, что арбалет заряжен и снят с предохранителя. Проверил яйцо: оно ярче и 5 чаще пульсировало белыми вспышками, но всё-таки уцелело. Закрепил на поясе ледорубы и смотал верёвку. Странно, до чего тяжёлой она вдруг показалась.

А потом Даэман заблудился в тоннелях. Когда он впервые полез в холодную синюю нору, на улице ещё только смеркалось; и прощальные отблески дня пробивались кое-где сквозь лёд, однако теперь воцарилась кромешная темнота, лишь янтарные электрические разряды пробегали по всей поверхности голубого вещества, которое мужчина уже с уверенностью считал органическим, некой таинственной частью самого Сетебоса.

По дороге сюда сын Марины крепил у каждой развилки ярко-жёлтую метку. Одну из них он, видимо, пропустил, так как вдруг угодил в незнакомые коридоры. Вместо того чтобы повернуть обратно – в тоннеле негде было развернуться, а пятиться, словно рак, Даэман попросту не рискнул бы, – он выбрал нору, которая, казалось, вела наверх, и продолжал ползти.

Два раза – наткнувшись на тупик и крутую отвесную шахту – мужчине всё же пришлось возвращаться. Наконец тоннель понемногу пошёл кверху, расширился, и кузен Ады, к бесконечному своему облегчению, уже во весь рост зашагал по плавному ледяному склону с арбалетом наперевес.

Внезапно Даэман оцепенел, пытаясь затаить испуганное дыхание.

Менее чем в десяти футах перед ним темнела развилка, в тридцати футах за спиной осталась другая, и вот из одной, а может, сразу из обеих послышался скрежет и поскрипывание.

«Калибано». Мужчине почудилось, будто бы холод ледяного коридора всё-таки проник под его термокожу. Но тут путешественника пробил ещё больший озноб. «…Или рука Сетебоса».

Это была рука. Ладонь толщиною с тело Даэмана и намного длиннее его ползла вперёд, подтягиваясь на острых десятидюймовых когтях, выскальзывающих из серой плоти подобно стальным кинжалам, и чёрных волокнах, которые накрепко впивались в лёд. Мерзкая конечность вынырнула из коридора, куда мужчина ещё не входил, и замерла. Края ротового отверстия посередине ладони то раздувались, то вновь опадали.

«Меня ищет, – окончательно задохнулся сын Марины. – Тепло, наверное, почуяла».

Его так и подмывало вскинуть арбалет, но… Главное – не делать никаких движений. Теперь всё зависело от истрёпанного термокостюма: если тот излучает хотя бы крохотную толику тепла, рука настигнет жертву за тысячную долю секунды. Даэман пригнулся к полу – не от страха, просто хотел как-то скрыть испарения, которые могли просочиться сквозь респиратор.

Послышался жуткий скрежет. Мужчина вскинул голову: рука углубилась в правый тоннель. Теперь извивающийся мясистый стебель заполнил собой почти всю развилку.

«Провалиться мне на месте, если поверну назад», – решил собиратель бабочек и двинулся вперёд как можно тише.

Примерно сто ярдов склизкой плоти проползли мимо и, по всей видимости, щупальце не собиралось останавливаться. Даэман уже не мог выносить мерзкий скрип когтей по шершавому льду.

«Что, если она опишет круг и вернётся сюда, за мной?» – Внимайте! О, белый всполох – дерево трещит, – и вот, вот, вот, вот, вот, Он мечет гром! Глупец поддастся! Ниц, говорю! Падем пред ним, возлюбим Сетебоса!

Дальнее расстояние и стены коридоров слегка заглушали Калибаний шёпот, ползущий со всех сторон.

До щупальца оставалось несколько дюймов. Мужчина прикинул, какие у него возможности.

Между верхней точкой бесконечного скользящего стебля и потолком шестифутовой норы оставался зазор – около трёх футов. С другой стороны, не зря же Даэман проделал весь этот путь; тоннель постепенно расширялся и вёл на поверхность. К тому же путешественник уже ощущал сквозь термокостюм дуновение свежего воздуха. Вполне вероятно, до выхода на свободу оставались какие-то сотни футов.