Мэрион Брэдли - Король-олень (Туманы Авалона - 3)

Но потом, оставшись в одиночестве, Ниниана снова испугалась. Как она могла согласиться на такое? Во имя Богини, что же за сила таится в Гвидионе, что он подчиняет своей воле любого?

Неужто это наследие Артура, наследие крови Пендрагона? И Ниниану вновь пробрал озноб.

Моргейне снился сон...

Белтайн, и олени мчатся по холмам... и она всем своим существом ощущает жизнь леса, как будто каждая частичка леса сделалась частью ее жизни... Он бежит среди оленей - нагой мужчина, к голове которого привязаны оленьи рога; рога разят, его темные волосы слиплись от крови... Но он по-прежнему стоит на ногах, он нападает; вспышкой мелькает в солнечном свете летящий нож, и Король-Олень падает; его рев разносится окрест, и лес полнится воплями отчаяния...

А затем она вдруг оказалась в темной пещере, и стены пещеры были расписаны теми же знаками, что и ее тело. Она была одним целым с пещерой, а вокруг горели костры Белтайна, и искры поднимались в небо... Она почувствовала на губах вкус свежей крови, а в проеме пещеры возник силуэт, увенчанный рогами... Если бы не полная луна, она и не заметила бы, что ее обнаженное тело - не стройное тело девственницы, что грудь у нее мягкая и округлая, словно после рождения ребенка, словно из нее вот-вот начнет сочиться молоко... Но ведь ее непременно должны были проверять, дабы удостовериться, что она вступит в этот обряд девственной... Что же ей скажут, когда выяснится, что она пришла к Увенчаному Рогами, перестав быть Весенней Девой?

Он опустился на колени рядом с ней, и она вскинула руки, приглашая его присоединиться к обряду, познать ее тело, - но взгляд его был мрачным и затравленным. Нежные прикосновения его рук доводили ее до безумия, но он отказывал ей в ритуале силы... Это был не Артур, нет, - это был Ланселет, и он смотрел на Моргейну сверху вниз, и его темные глаза полнились той же болью, что переполняла сейчас все ее тело, и он сказал: "Если бы ты не была так похожа на мою мать, Моргейна..."

Моргейна проснулась в своей комнате, испуганная, с бешено бьющимся сердцем. Рядом мирно похрапывал Уриенс. Пугающая магия сна никак не желала отпускать ее. Моргейна встряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение.

"Нет, Белтайн уже миновал..." Она исполнила этот обряд с Акколоном, как и следовало... Она не лежала в пещере, ожидая Увенчаного Рогами... Ну почему, почему в этом сне к ней пришел Ланселет, а не Акколон, которого она сделала жрецом, Владыкой Белтайна и своим возлюбленным? Почему даже столько лет спустя воспоминание об отказе и святотатстве продолжает язвить ее до глубины души?

Моргейна попыталась взять себя в руки и снова уснуть, но сон не шел к ней. Так она и лежала, дрожа, до самого рассвета, пока в ее окно не проникли первые лучи летнего солнца.

Глава 11

Гвенвифар постепенно начала ненавидеть праздник Пятидесятницы - ведь каждый год Артур в этот день созывал всех своих соратников в Камелот, дабы воскресить их содружество. Но теперь, когда в этой земле установился прочный мир, а соратники рассеялись по свету, с каждым годом они все прочнее оказывались привязаны к своим домам, семьям и владениям, и все меньше их собиралось в Камелоте. Гвенвифар только радовалась этому: эти празднества слишком живо напоминали ей те времена, когда Артур еще не был христианским королем, а бился под ненавистным знаменем Пендрагона. В день Пятидесятницы Артур принадлежал соратникам, а королеве не оставалось места в его жизни.

Теперь же Гвенвифар стояла за его спиной, пока Артур запечатывал два десятка приглашений, адресованных подвластным ему королям и кое-кому из старых соратников.

- Зачем ты в этом году рассылаешь им специальные приглашения? Ведь и так же ясно, что всякий, у кого нет неотложных дел, явится безо всякого приглашения.

- Но сейчас этого недостаточно, - ответил Артур, улыбнувшись жене. Гвенвифар вдруг поняла, что он начал седеть; но при его светлых волосах это было заметно, только если подойти к нему вплотную. - Я хочу устроить такой турнир и такие учебные сражения, чтобы все знали: легион Артура по-прежнему готов к бою.

- Ты думаешь, в этом кто-нибудь сомневается? - удивилась Гвенвифар.

- Может, и нет. Нов Малой Британии объявился этот тип, Луций, - Боре известил меня об этом; а поскольку все подвластные мне короли приходили на помощь, когда на эту страну нападали саксы или норманны, то и я обещал помочь им, если потребуется. Он именует себя императором Рима!

- А у него есть на это право? - спросила Гвенвифар.

- Неужто не ясно? Несомненно, у него подобных прав куда меньше, чем у меня, - отозвался Артур. - В Риме вот уже больше сотни лет нет императора, дорогая моя жена. Константин действительно был императором и носил пурпурное одеяние, а после него Магнус Максим переправился через пролив и сам попытался стать императором. Но он никогда более не вернулся в Британию, и одному Богу ведомо, что с ним случилось и где он погиб. А затем Амброзии Аврелиан поднял наш народ на борьбу с саксами, а после него был Утер; думаю, любой из них, как и я, мог бы назваться императором - но я предпочитаю быть Верховным королем Британии. Еще в детстве я читал кое-что об истории Рима; там не раз случалось, что какой-нибудь выскочка, заручившись поддержкой пары легионов, объявлял себя императором. Но чтобы стать императором в Британии, мало штандарта с орлом! Иначе Уриенс давно бы стал императором! Я отправил приглашение и ему - мне давно хочется повидаться с сестрой.

Гвенвифар предпочла не отвечать на это замечание, - по крайней мере, впрямую. Она содрогнулась.

- Мне бы не хотелось, чтоб на эту землю вновь пришла война...

- И мне, - сказал Артур. - И я думаю, что всякий король предпочел бы мир.

- А я бы не стала говорить об этом так уверенно. Кое-кто из твоих людей только и твердит о прежних днях, когда шла непрерывная война с саксами. И они недовольны тем, что вынуждены жить в союзе с этими саксами, что бы там ни говорил епископ...

- Не думаю, что им недостает войны, - с улыбкой ответил Артур. Скорее уж они тоскуют по той поре, когда мы были молоды и нас связывали узы братства. Неужто ты никогда не грустишь по тем временам, жена моя?

Гвенвифар почувствовала, что краснеет. Действительно, она с теплом вспоминала те дни, когда... когда Ланселет был ее поборником, и они любили... Христианской королеве не следовало предаваться подобным мыслям, но Гвенвифар ничего не могла с собою поделать.

- Грущу, муж мой. Но, возможно, грусть эта вызвана, как ты и сказал, лишь тоской по собственной молодости... Я более не молода... - вздохнув, произнесла Гвенвифар. Артур взял ее за руку.

- Для меня ты все так же прекрасна, как и в день нашей свадьбы, моя ненаглядная.

Гвенвифар почувствовала, что он говорит правду.