Федор Чешко - Архангелы и Ко

И еще разок кстати — о середине. Виктор Гюго, «Собор Парижской Богоматери». Сильнейшая сцена — пейзаж средневекового Парижа: грязь немощеных улиц, нищие в заскорузлых отребьях, серые уродливые фасады… И вдруг из всего этого взмывает к небу храм ошеломляющей красоты. Писал бы это какой из наших, особливо из наших нынешних… Писал бы о Париже — не заметил бы грязи; писал бы о России — проглядел бы собор.

Нет, все-таки «другие», которые из второй, ныне побиваемой стенки… они все-таки правы: кой-чего мы действительно наизобретали такого, до которого иностранцам во веки веков не допереть. Например, что огульное, невежественное и не отягощенное доказательствами поливание грязью всего своего — вот это-то, оказывается, и есть доподлинный истинный патриотизм. В отличие, стал-быть, от «квасного патриотизма» — еще одно наше эксклюзивное изобретение.

С понятием «квасной патриот» Матюшу Молчанова познакомили еще в нежношкольном возрасте. На уроке промышленной истории. Так сказать, на ровном скобленом месте. Всего-то тем и проштрафился подросток Матюша, что единственный из всего класса знал, кто изобрел процесс крекинга нефти. Инженер Шухов.

Учитель сказал: «Правильно». А вот ученики, дружки-однокласснички… Нет, не все, конечно, а те, которые поначитанней. Особенно Юрка Гвоздь, скатившийся в Сумеречные Кварталы из горних столичных высей именно потому, что какая-то дошлая фирма обобрала его папашу-изобретателя. И вот именно Юрка-то и резвился всех пуще.

«Гы-гы-гы… Россия — родина слонов… А радио Попов изобрел, да? А Маркони отдыхает… А первый самолет изобрел… как его, Пужайский, что ли? И где там те братья Райт, ага? Гиги-ги…»

И ведь все было рядом, даже вставать не требовалось. Шевельни рукой, пробегись пальцем по мозаике пиктограмм, влезь куда хошь, хоть в центральный банк данных Организации Объединенных Рас, и все точно узнаешь. Все. И кто изобрел крекинг, и кто первым опубликовал схему действующего радиоаппарата… Только одно не мог объяснить комп-учебник: конечно же, построенный Можайским крылатый паровоз был совершенно не способен летать (и даже первым в мире нелетучим крылатым паровозом опоздал стать), но почему это доказывает невозможность изобретения русским инженером крекинга нефти?

Тот раз был первым и последним. Больше Матвей в такие споры не ввязывался. Потому, что понял, откуда это берется. Не сам, конечно понял. Отец объяснил, разговорившись неожиданно пространно и многословно.

«Запомни, — скучно говорил отец, глядя в никуда сквозь паволоку боли и тошноты, которую дурак-сын принимал за вселенское равнодушие, — запомни: когда все-все что-нибудь хором, согласно да складно, наверняка имеется дирижер. Прикинь, кому выгодна очередная „всеобщая убежденность", и сразу поймешь, откуда она взялась. Например: „Эта страна с древнейших времен скотская и бардачная" — значит, в нынешнем бардаке виноваты не вон та конкретная бездарь и не вот это конкретнейшее ворье, а… а просто судьба у нас такая. Историческая традиция. Такой менталитет. Как ни рыпайтесь, все едино жить вам в бардаке да скотстве. И отсюда сам собою напрашивается вывод: так стоит ли рыпаться? Дошло, что к чему? Или если где-нибудь в один голос измываются над кретинами, которым всюду мерещатся шпионы, — значит, чья-то разведка впрямь неплохо работает. Или если в один же голос вышучивают „эту нашу всегдашнюю манеру во всем искать виноватых", значит, у кого-то рожа по самый затылок в краденом джеме — наверняка причем у того, кто вышучивает позлей да погромче».

По тогдашней своей щенявистости Матвей из отцовых разъяснений мало что уразумел. Но запомнил он все. К счастью. Ибо запомненное со временем оказалось вполне и с пользою применимо в реальной жизни — не на общенациональном уровне, конечно, а для одного себя, искренне любимого и глубоко уважаемого.

Хотя… Пожалуй, бывало не только на уровне личном. А однажды было на уровне даже не общенациональном, а общерасовом.

«Громовержец». «Катастрофа столетия». «Трагедия двадцати». Испытательный полет новейшего рейдер-линкора; страшная, а по сути — глупейшая авария… Мертвый корабль, склеп, уносящий в никуда два десятка недопогасших жизней; бессилие космофлота; благородное предложение Горпигоры. И полное единодушие всех масс-медиа. Ни один военный секрет не стоит человеческой жизни… бездушным политиканам да флот-командорам керамика дороже людей… те, кем движут лишь коварство и низость, не способны верить в чье-либо бескорыстие… только негодяи вместо благодарности могут оскорблять Горпигору намеками на ее причастность к катастрофе… параноидальная шпиономания, въевшаяся в кровь и плоть… позор… стыд… скупые мужские слезы… бьющиеся в неподдельной истерике женщины, окруженные стервятничьими роями зондов-корреспондентов…

И Матвей Молчанов, вспомнив отцовские наставления, сумел угадать, кто дирижирует этим слаженным хором. Почти мгновенно сумел — даже еще до того, как чрезвычайная сессия Интерпарламента (в студень затравленного общественным мнением) единогласно приняла предложение горпигорцев. Впрочем, тогда Молчанову помогло не только слышанное от отца, а и кое-что благоприобретенное. Например, саркастическую реакцию на словосочетание «независимые средства массовой информации». От чего, спрашивается, независимые? От законов Ньютона? От доплеровского смещения? Или от капиталовложений? Хотелось бы верить…

Да, это Матвей тогда вычислил дирижера. И он же накопал неопровержимых доказательств — и дирижерствования, и побудительных мотивов оного. Но не Молчанов, а Леночка (тогда они еще работали вместе) решила выплеснуть на общедоступные серверы все, с таким тщанием подготовленное для сулившего несметные барыши деликатного конфиденциального шантажа. Решила и уплакала своего подельника на согласие.

— Ни одна жизнь не стоит военного секрета? — спросила она тогда. — А кто-нибудь считал, во сколько сот тысяч жизней может обойтись доступ горпигорцев к оборудованию «Громовержца»?

И Матвей махнул рукой на барыш. Только его самоотверженность оказалась напрасной. В первые часы убойную информацию попросту не заметили, а потом миру вообще стало не до нее. Узнав о решении Интерпарламента, обреченный экипаж линкора-склепа изысканно поблагодарил родную планету, после чего на месте «Громовержца» была зафиксирована звезда исключительной красоты и недолговечности. Двадцать обреченных, вечного им света, умели считать гораздо лучше, нежели солидные дяди, вещавшие со всех мониторов про несовместимость демократичности и благополучия Горпигоры с коварными агрессивными намерениями. Кстати, полгода спустя, после ловкого оттяпывания Горпигорой Центавра-шесть, никто из упомянутых дядей почему-то не застрелился. Наверное, потому, что все они сразу нашли себе куда более важное занятие: с прежним апломбом принялись клеймить флот-командоров за неспособность разглядеть коварную агрессивность под лицемерною маской дружелюбного демократичного благополучия.