Федор Чешко - Тараканьи бега

Болтать о чем угодно.

Можно даже и так сказать: обо всем. Обо всем-всем-всем… конечно же, не нарочно, а всего-навсего по чистой случайности забывая хоть словечком помянуть бесконечный мир, определяемый уравнением «остальная вселенная минус Сумеречные Кварталы».

Тот самый мир, который вспучивает загоризонтье подоблачными вершинами сверкающих небоскребов, рушится с небес иерихонским ревом набирающих высоту стратолайнеров, мытарит душу издевательски-несбыточными визионными сказками…

Мир, отделенный от Сумеречных Кварталов только узенькой лентишкой под названием Кутейка — густой мешаниной ряски, кувшиночных листьев и всяческой водолюбивой живности.

Мир, про который ты едва ли не с самых пеленок привык слышать: тебя там не ждут.

Здесь у тебя хоть крыша над головой (какая-никакая, а собственная), и работа найдется — тоже, конечно, никакая-такая, но верная; а там… Да не ковыряй ты в носу-то! И физию свою замурзанную не вороти! Ты слушай, слушай, дурашка, покудова есть кого. Тут все твое, и сам ты свой тут, а там… Тебя там не ждут. Там хватает своего… гхм… этого.

А в школе учителя долдонят в единый голос: учись, учись лучше, учись всему, чему только можно выучиться, — вот единственный способ перебраться через Горбатый мост, туда, за блок-пропускник, охраняемый грозным святым Петром в чине сержанта муниципальной милиции. Долдонят бесцветным стремительным говорком, явно боясь дать возможность слушающим втиснуться с вопросом: а сами-то? Вы же вроде как выучились, а, господа наставники? Почему же вы еще не ушагали по дороге желтого кирпича куда-нибудь в Бразилио, Москву, Сидней или любой другой из несметных изумрудных городов сказочной Волшебной Страны?

А герои вроде Хрящатого цедят, как сплевывают, глядя поверх сопливых носов и лучащихся восхищением глаз: чушь. Хоть до ста лет намозоливай ягодицы перед дисплеем учебника — все равно так и сдохнешь в этом заповеднике для неудачников. Главное — случай. Только его не ждать нужно, его нужно ловить. А лучше — делать самому. Из дерьма. Из вакуума. Из ничего.

Хрящатый…

Рейнджерские ботинки с шипами, комбинезон из доподлинной «мокрой кожи», шлем в виде черепа горпигорского гребнезуба… Фасонистый зеркальный щиток в пол-лица… Серый рот с недовыплюнутым чинариком на презрительно оттопыренной губе…

— Слышьте вы, смоллеры, у меня проблэмз: мне пропуск в Город абортнули. М-муниципалы, мазал их мазер… Главное, ведь ни за тэйл собачий! Ну, страйкнул по хрякалу одному тут… ур-р-р-роду… Разок всего, легонечко, а они… Слышьте, вас же там, на вашей фабрике дебилов, тичают лазить по Сети… Вот если бы кто сумел подшнырнуть в базу данных пропускника… Ну, самсинг уделитить, самсинг нового втайпать — чтоб меня, как раньше, — в любой тайм отсюда туда и наконтрэри… Я бы такому ин моумент отшуршал пятерку десяток. Вбрэйнились?

Еще б тут не вбрэйниться! Пять раз по десять — это будет целый полтинник. Неслыханное богатство для двух десятилетних «смоллеров». Это вам не рухлядь всякую с балконов таскать, не у пьяных карманы дырявые выворачивать! Это — случай. Тот самый, который нужно ловить. Вон дружок Дикки от избытка чувств аж завсхрюкивал, да противно так… будто пила по сталь… А-а, черт все раздери!!!

На сей раз Галактика решила обойтись без мордобоя — исключительно только потому, что дальше пола оказалось некуда падать. Правда, Чин и без галактической помощи умудрился скребануть рожей по псевдоворсу (так, самую чуть, никакого сравнения с предыдущим разом), а потом, пытаясь натянуть на ноги штанины комбинезона и одновременно с этим выскочить в коридор, малость промахнулся мимо входного люка.

Вообще-то, все было понятно и, наверное, правильно. Человек ночь напролет возился с компьютером, беседовал с Извергом (причем исключительно только на радостные темы вроде «Вервольфа») — чем угодно занимался, кроме сна. До койки упомянутый человек добрался только под утро и еще с полчаса ерзал по простыне, обсусоливая полученную информацию в ожидании, когда же наконец скажется действие пассиватора. Но работающий в рутинном ночном режиме каютный гипно дисциплинированно навевал лишь легкую сонливость (без героических усилий преодолимую в случае экстренной необходимости, а также, как выяснялось, и без подобного случая). Обсусоливание тоже не приносило пользы: из лезущей в голову всячины единственно внятен был соблазнительный образ верньера ручного управления пассиватором. В принципе, действительно ничто не мешало повысить интенсивность гипноза, но ручное управление проклятой машинкой было ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ручным, даже без минимума автоматики (вероятно, именно чтобы не вводить в соблазн). Так что усилить-то легко, а как потом выключить?

Наконец, совсем озверев от желания спать и совершеннейшей своей неспособности заснуть по-нормальному, человек решительно объявил себе, что тараканы — всего-навсего невинные и непорочные дети природы-матушки. Засим пресловутый человек встал, выволок из укромного уголка бутылку с мешаниной текилы и юных шестиногих утопленииков (благо, так до сих пор и не поднялась рука выплеснуть ее в унитаз)… Нет, врожденное чувство брезгливости ему вовсе не изменило: целых пять минут он посвятил тщательному процеживанию содержимого бутылки через носовой платок. Нацедился почти полный стакан. Зажмурившись до хруста под веками, человек залпом хватил нацеженное и еле успел добраться до койки.

Нужно ли удивляться, что, будучи сброшен на пол сигналом боевой тревоги, этот многократно помянутый человек тут же попытался «заснуть обратно» и даже успел вновь пережить в обморокоподобном сне гаденький серый денек, когда он, человек, сделал первый серьезный шаг по оказавшейся такой кривой и такой скользкой дороге желтого кирпича…

В рубку он примчался последним. Перепуганная (глазищи в пол-лица) Леночка, одетая, на удивление, обильно и скромно, была уже здесь; и Виталий был здесь — встрепанный, обалделый… хрен его знает, от чего больше обалделый — от колоколов громкого боя, слышанных до сих пор только в видеотриллерах, или от того, что полуобморочная Халэпочка в поисках поддержки физической и моральной изо всех силенок плющила о Виталиеву спину свой в буквальном смысле выдающийся бюст. И Виталий то норовил погладить вногтившиеся в его плечи тонкие пальцы, то, спохватившись, растопыривался, выпячивал грудь, заслоняя девушку от надвигающейся жути…

Жуть надвигалась с экрана. С распахнутого по-невиданному — на всю рубочную стену — сканерного экрана над главным пультом. С огромного черного овала, изъеденного радужными язвами звезд. Хищная тень надвигалась оттуда, из аспидной стеклистой глыби. Крылатая, клювастая, поджарая, тень эта неотвратимо крупнела, плотнела, все отчетливей проступая разноцветными сетками сканерной рельефографии.