Федор Чешко - Тараканьи бега

Решив, что Виктор Борисович полностью увлечен секретным своим занятием, студент попробовал было привстать и подглядеть хоть некоторые из сенсоров, тревожимых не по-старчески шустрыми пальцами отставного космического аса. И надо ж случиться такому совпадению, чтоб именно в тот самый миг Изверг решил сказать:

— Слушай, любезный друг, а не присесть ли тебе на что-нибудь более подходящее, в конце-то концов?

Под аккомпанемент этих слов Извергова рука метнулась от комповского контактора к пульту системы внутреннего контроля, и тут же что-то с изрядною силой двинуло приподнявшегося Чина точнехонько под коленки, потом — по спине и локтям… Мгновением позже практикант осознал себя сидящим в креслице, выдвинутом из-под чертовой панели чертовой катапульты. Причем слово «сидеть» к чинаревской позе можно было применить лишь на том сомнительном основании, что ни в одном мыслимом языке нет более подходящего термина. Не выдумано еще точного названия для положения, когда ноги перекинуты через кресельную спинку, а поясница и локти оперты о то, чему полагалось бы исполнять обязанности рабочего стола.

Нужно ли говорить, что студенту Чинареву мгновенно сделалось не до подглядывания?

С минуту означенный студент растранжирил на приведение своей позы и слова «сидеть» в относительное взаимное соответствие. Со второй или даже третьей попытки ему удалось-таки более-менее надежно примоститься на подлокотнике. Для сидения по-нормальному кресло не годилось, ибо ему (не креслу, а студенту) очень уж хотелось иметь перед глазами и собеседника, и чиф-комповский дисплей.

Тем временем Изверг успел завершить возню с компьютером.

Отшатнувшись от контактора, престарелый корифей космонавтики снял очки и принялся по-детски тереть глаза кулаком. Монитор оставался беспросветно черным, но Чин не сомневался, что картина вот-вот начнет проясняться — и не только на мониторе, а вообще. Так и вышло.

Изверг вдруг отнял руку от глаз, да так поспешно, будто бы уколол свой хрящеватый кулак о свой же хищно заиглившийся взгляд. Сперва кулак уколол, а мигом позже — сведенное напряженным ожиданием Чиново лицо. Уколол и сказал:

— Ты, как я понимаю, покуда еще не пробовал копаться в сообщении, присланном по Сети? Во всяком случае твои сверхсекретные «букашки-таракашки» по сию пору не тронуты… мнэ-э-э… тобой.

— Как вы?.. — Студент Чинарев и сам, безо всякой там посторонней помощи захлебнулся бы недоговоренным — даже не оборви его мощный выброс едкого изверговского сарказма:

— Вконец ты, малыш, обалдел! Что — как?! Тебе не понятно, что капитан обязан контролировать поведение своего экипажа?! Все экстраординарные поступки людей на борту и все необычные операции компонентов бортовой локальной сети фиксируются супербрэйном, классифицируются и регулярно докладываются капитану! Или тебе не понятно, как я взломал твой дактилопароль?

— Да чего уж тут, — хмуро выцедил Чин, — уж при такой-то глобальной слежке… Поди, не успел я приложить палец к сканеру, как ваш супер тут же идентифицировал и запомнил мой отпечаток…

— Во-во, кое-что ты уже соображаешь. Теперь еще сообрази: помнишь, ты ехидничал, что сообщение запаролено уж очень по-детски, без дактики? Теперь понимаешь, почему?..

— Да, почтенный господин экзаменатор. Понимаю. Они… Хрен их знает, кто они такие, но… В общем, они соображают, что такой пароль в себе же несет информацию об идентификационных особенностях отпечатка пальца получателя. До каковой информации квалифицированный хакер рано или поздно доберется и этого самого получателя с ее помощью вычислит.

— Так-то, ты, х-х-хакер, — Изверов переключился с ехидства на наставительность. — Запомни: спесь порождает недооценку противника, а в конечном итоге сам же спесивец оказывается в беспросветнейших дураках. Это я о тебе, — на всякий случай разъяснил он свою мысль поточнее. — Не знай я, кто ты есть, принял бы за… как это у вас про таких говорят — чайник?

— Это бабушка вашего дедушки так говорила, — мрачно сдерзил Чин-чин. — Теперь говорят «хлоп». В смысле — ушами.

Экс-космоволк приглашение в лингвистические дебри проигнорировал.

— Нуте-с, вернемся к главной теме, — предложил он. — Что же следует из наших с тобою открытий?

Секунду подумав, Чин-чин сказал без особой уверенности:

— Поскольку вы тут единственный, кто имеет право получать конфиденциальные сообщения, вам нет нужды… В общем, похоже, что адресат не вы.

— Наконец-то! — фыркнул Изверов.

Он вдруг заметил, что все еще тискает в кулаке свою музейную оптику, и принялся заталкивать ее в карман. А Чинарев мгновенно ввинтился в наступившую паузу:

— А что вы такое сказали про «не знай я, кто ты есть»… Что вы можете знать?! Подозрения какие-то…

— Это, друг-сту-ди-оз, не подозрения. — Бывший столп практической космонавтики управился с очками и вновь сосредоточил внимание на собеседнике. — Это самая разнаиправдивейшая правда. Я ведь не напрасно так обрадовался твоим стишатам. Те, что на мониторе, плюс давешний шедевр про кастрацию, плюс еще один шедевр — помнишь? — дневной, про пытливый перст и насекомое… Итого получается сколько?

— Три, — скрипнул зубами Чин, поерзывая на подлокотнике в тщетных попытках усесться как можно менее болезненно.

— Именно три! — радостно подтвердил Изверов. — Необходимый минимум для программы-идентификатора. Я вот минут этак с пяток назад закинул все это в супербрэйн и вежливенько попросил его установить авторство. Он и установил. У него ведь, у супера-то, мозги немереные и черт-те чего в них только не понапихано! Например, аналитический каталог на полтора миллиона авторов…

Игривым щелчком по контактору Виктор Борисович активировал монитор, и заинтересованный друг-студиоз получил наконец возможность ознакомиться с лаконичной информацией: «3) Ежеф Крашенинников — коэффициент достоверности 0,47; 2) Игорь Кажан — коэффициент достоверности 0,61; 1) Матвей Молчанов — коэффициент достоверности 0,9999999…»

— Таким вот образом, господин Эм Молчанов, — сообщил Изверг, откровенно любуясь произведенным впечатлением. — Особенности стиля и все такое. Просто, как маринованный томатоид.

Студент Чинарев на сие сообщение ответил не сразу. Сперва он кратко, но энергично помянул про себя собственные недавние издевательства над авторами окололитературных программ (оказывается, среди оных авторов попадаются индивиды гораздо более дельные, чем пачкуны Янкель-Дюнкель-Мацюлины). Потом он чуть менее кратко, но гораздо энергичнее помянул опять же таки собственное верхоглядство: прохлопать факт существования программы-распознавателя литературного авторства — это простительно далеко не каждому. И лишь после всех перечисленных поминаний студент, значащийся под фамилией Чинарев в доброй дюжине официальных документов, мило улыбнулся Извергу: