Федор Чешко - Тараканьи бега

Он помолчал с минуту, затем сказал по-новому, а верней — в прежнем своем иронично-холодном тоне:

— Ладно, как ты выражаешься, вернемся к нашим баллонам. Я тут, видишь ли, навел кой-какие справки и выяснил: незадолго до твоего поступления в училище там объявился новый лаборант. Некто Дик Крэнг. И ведомо про оного лаборанта, что он твой давнишний закадычный друг и что в программировании он рубит не слабее штатных училищных софтеров. Небось, Крэнг и есть подлинный Чингисхан? Да? А кто из твоих сопрактикантов фискалит на Лигу?

Студент Чин-чин злобно фыркнул:

— Кто, кто… Не Ленок же!

— Вот как? Значит, это мальчик Be Белоножко? Вообще-то, «Милашка» — отнюдь не мальчиковая кличка, — с сомнением протянул Изверов.

— Мало ли — кличка! Просто вы ни хрена не прощелкиваете в психологии сетевиков. Виртуальный имидж имеет такое же отношение к настоящести, как простота к простатиту. Например, популярнейшая вирт-путана по кличке Голубая Роза на деле оказалась жирным плешивым муд… этим… мужиком. Единственно, что в его кличке соответствовало правде-матке, так это цвет.

— Н-нда? — хмыкнул Изверг с прежним сомнением. — Между прочим, днем, когда из-за таракана у вас незаладилась перезапись, именно деточка Лена принудила копидрайв заработать.

Чин раздраженно хлопнул себя по колену:

— Ой, вот только не надо! Из того, что тупая пигалица впервые в жизни удачно ткнула в нужный сенсор, вовсе не…

— Значит, в гениальных актрис ты не веришь, — экс-пионер космоса будто подрядился как можно чаще перебивать собеседника. — Ладно. Допустим. Но вообще, по свободе как-нибудь, припомни всю ту сцену… А лучше — пересмотри запись (она здесь, на чифе; путь поиска В2/внутренний контроль… ладно, сам найдешь). Запись получилась очень уж интересная: презабавнейшие дога-дочки навевает…

Студент-практикант Чинарев неторопливо отвалился от подлокотника, выпрямился, глубоко засунул руки в карманы — так глубоко, что сверхпрочный комбинезонный тканепласт по-барабанному растянулся и жалобно захрустел.

— Слушайте, Виктор Борисыч, ну почему вы с таким неперешибаемым упорством не суете даже, а прям-таки заталкиваете нос в чужие дела? — спросил студент-практикант Чинарев.

И снова (в который уже раз!) космический волк пропустил мимо ушей дерзость наглого пащенка.

— На то имеются две причины, — ответил он как ни в чем не бывало. — Первая — главная, вторая — основная. Главная заключается в том, что двое хакеров затеяли использовать мой корабль для каких-то игр с Лигой именно в то время, когда у меня не должно быть даже намека на непорядок (почему — это не твое собачье). И если ты мне подложишь свинью… Нет, я не стану выдавать тебя Лиге. Я просто раздавлю тебя. Физически. Как таракана. Веришь?

Чин смерил оценивающим взглядом замытую полусумраком нескладную худосочную фигуру в идиотском одеянии. И сказал:

— Верю.

Он действительно верил в то, что, дойди до драки, некоему студиозу не помогут ни молодость, ни даже его геракловская мускулатура.

— Это была главная причина, — говорил тем временем, тщательно подбирая слова, Вэ Бэ Изверов по кличке Изверг. — А основная… Я имею возможность… более того — я по долгу службы обязан контролировать передвижение средств сообщения в близлежащем пространстве. Вас известили, что завтра-послезавтра… то есть уже сегодня-завтра на блокшив прибудет поверяющий Космотранса. Так вот, в настоящий момент ни один корабль, находящийся (а тем более — не находящийся) в полете, не способен добраться до нас за такой срок, — экс-космопроходец выдержал акцентированную паузу, повторил: — Ни один. За единственным исключением. Утром с базы «Кэй» в главном потоке Стикса исчез «Вервольф-307». Я сказал «исчез», а не «стартовал», поскольку в данном случае, — это синонимы. «Вервольф-307» — новейший разведывательно-диверсионный фрегат Лиги; в полете он совершенно не доступен ни одному из современных средств обнаружения. Понял, кто и какого шлет к нам поверяющего?

Чин явно не понял и Виктор Борисович обворожительно улыбнулся:

— Вполне вероятно, что Лига собралась решить проблему идентификации Чингисхана со свойственным ей размахом: попросту грохнуть мой блокшив (без малейших угрызений так называемой совести высморкавшись на факт пребывания здесь непричастных лиц и собственного агента), а параллельно грохнуть и твоего Крэнга… а возможно, и еще пол-училища перебить — для верности.

Он примолк на миг, а потом вдруг добавил:

— Кстати, еще… Незадолго до меня кто-то еще жаждал добраться до содержимого твоих «букашек-таракашек». ВРОДЕ КАК жаждал. Сперва залез из бортовой сети в память чиф-компа и пытался скачать нахрапом, потом зашел через головной глобфункциональник и таки просклизнул сквозь защиту (есть там специальная взлом-программа — случаи-то разные, бывает, случаются). Взломать взломал, скачал даже, но прочел вряд ли: к фонту-дешифратору этот кто-то не прикасался. Вот я и гадаю: может, неведомый любопытный субъект попытку свою только обозначивал? А то странноватая, понимаешь, история. То ли он, этот кто-то, простоты проще, то ли уж ну до того он хитер…

Огненная спираль Галактики вдруг, без предупреждения и ни с того ни с сего, закрутилась-свилась в тугой, истошно звенящий от собственной монолитности ком и всей невообразимой тяжестью миллиардов биллионов спрессованных солнечных эквивалентов звезданулась о мятую заспанную рожу студента Чинарева.

Через какую-нибудь там стотысячную долю мгновения помянутый студент обнаружил себя валяющимся на полу собственной каюты — в нелепейшей позе и в одних трусах. Это, стало быть, не Галактика его по роже хряснула, а сам он хряснулся рожей об пол. Спросонок рванулся с койки, запутался ногами в простыне и хряснулся. Крепко. Со всего маху. До звездной россыпи перед глазами и до отчаянного звона в ушах.

Чин протер кулаками глаза, основательно встряхнул головой. Звезды стереть удалось, а вот звон заартачился.

Звон. Отвратительный, скрежещущий — будто бы циркулярная пила раз за разом пробует на зуб стальной тонкостенный бак.

Как, бишь, это называется? Зуммер громк… А, во: колокола громкого боя. Г-господи, какому же… кому только дерябнуло в голову назвать подобную хрень колоколами? Колокола — это совершенно иное. Это литавровая надменность Домского собора, льдистые перезвоны над замершим в предрождественском ожидании Кремлем… да хоть бы и простуженное бряканье Спаса-на-Кутейке, казавшееся когда-то самым ненавистным звуком на свете (в Сумеречных Кварталах церковный колокол по совместительству был еще и школьным звонком).

Сумеречные Кварталы… Тяжкое, по-всегдашнему серое небо, подпертое тоскливой одинаковостью вечно грязных и вечно сырых фасадов… Безустальный ветер завивает на перекрестках пыльные смерчики… Сквозь трещины заплеванных тротуаров обильно топорщится блеклый нахальный спорыш… И Старый Комбинат — лабиринты обветшалых стен, бесформенные кляксы черноты вместо когдатошних окон, джунглеподобная полынь на грудах древнего хлама, идентифицировать который не возьмется ни один археолог… И жестяное дребезжание сонного колокола заставляет навьючивать ранец и плестись в пахнущие сортиром угодья раздражительных и раздражающих учителей — вместо того, чтоб в стайке малолетней шпаны прокрадываться среди развалин (которые на сей раз оборотились, скажем, темучинским джанглом, кишащим диверсионными отрядами подлых конфедератов); или где-нибудь на задворках резаться в чок-чок — по-крупному, по полмонетки за микс; или просто забраться на пару с дружком Дикки Крэнгом куда-нибудь в укромное местечко и, покуривая, болтать о том-сем: о ночной стрельбе на углу Второй и Семнадцатой, о девчонках, о Гераське Хрящатом, герое, который ночами гоняет по Магистрали на моноцикле с запрещенным бензиновым движком…