Федор Чешко - Тараканьи бега

Пинок.

Окончательный и бесповоротный.

Несмотря даже на блестяще выдержанное испытание «Вервольфом», криминальная подоплека которого господину уполномоченному наверняка и в похмельных снах не видалась.

«Последний штрих, достойный итог выдающегося послужного списка…»

Подобно правде. Вполне и даже более чем.

То есть настолько правдоподобно все это выглядело, что Чин, разжалобившись, решил как-нибудь приободрить Изверга, поднять его изверговский дух. Например, рассказать, якобы к случаю, что в училищном студенческом взводе их после всяких отчислений да переводов осталось семеро, и ответственный воспитатель на построениях всегда ставит Леночку в середину — чтоб, значит, с любого фланга взводной шеренги было хорошо видно грудь четвертого человека.

Изверг дослушал, улыбнулся вяло и коротко, а потом проворчал безо всякой там командной бравости: «К почетной встрече в одну шеренгу…»

— А почему не в две? — осведомился расшалившийся Чинарев (помимо другого-прочего он воображал, что ночные события дают ему право на некоторые вольности). — Трех студентов лучше бы стро…

— Разговорчики… — по-прежнему бесцветно сказал Виктор Борисович.

Он отступил к противоположной стене, оперся спиной о люк швартовочного коридора и критически осмотрел студиозов:

— Ты… — это адресовалось Халэпе, скромно устроившейся на левом фланге, — ты действительно стань-ка посередине. Так…

Чин-чин продолжал резвиться:

— Господин линкор-капитан, а у студентки Халэпы не по уставу воротничок расстегнут — до самого пояса. Прикажите ей застегнуться, а то Белоножко не сможет есть глазами начальство. Или окосеет.

По ту сторону задраенного люка вдруг чмокнуло тягуче и страстно — как если бы блокшив взасос поцеловался с чем-то, способным пробудить чувства отставного линкора. Изверг, сгинув от люка, в мгновение ока материализовался на предписанном по уставу месте. Мимоходом он скользнул ничего не выражающим взглядом по лицу Чинарева — именно всего лишь скользнул, и взгляд действительно совсем-совсем ничего не выражал… вроде бы… но Чин моментально понял: насчет права на вольности — это было ошибкой.

Под изверовское «Няйсь! Ирррррна!» из распахнувшегося люка выдавились два мослатых долболома в форме ВКС OOP со знаками различия мелкой макрели, а за этими штатными полухолуями-полуохранниками вплыло слитное праздничное сверкание пуговиц, галунов, обильных наград и зубных протезов, увенчанное розовым глянцем умытой лысины (похоже, в чиновную имидж-моду снова входили плешивость, золотозубость и прочая архаика).

Смахивающий на рождественскую елку караван-командор величественным мановением пухлой ладони прервал начатый было Изверовым официальный доклад, звучно произнес на глобале: «Ну, здравствуй, дружище!», и распахнул объятия. Долболомы и студиозы получили возможность наблюдать, как уполномоченный и живая легенда сдержанно похлопывают друг друга по лопаткам.

— А это, значит, и есть наша грядущая смена? — осведомился Клоздгейт, отстраняясь от Изверга и оборачиваясь к трехкомпонентной шеренге. — Здравствуйте, господа практиканты!

Господа практиканты лихо рявкнули уставное приветствие. ООРовский уполномоченный шагнул ближе. Конечно же, чисто случайно остановился он именно перед Леночкой, а не перед кем-нибудь из парней. Под изучающим взглядом высокого (это, впрочем, только по должности) визитера юная Халэпа вытянулась еще бравее. При этом «незастегнутый воротничок» разъехался чуть ли не впрямь до самого пояса, демонстрируя полное отсутствие чего бы то ни было между кобинезонным тканепластом и гладкой упругой кожей.

— Что ж, господа, по крайней мере выправкой вашей можно залюбоваться, — сказал Клоздгейт, благосклонно созерцая полувырвавшийся на волю роскошный Леночкин бюст.

— Так ты прибыл сюда любоваться… э-э-э… выправкой? — негромко спросил Изверов.

Ответственный уполномоченный сразу утратил интерес к шеренге вообще и к Леночке в частности.

— Наряду с остальным меня просили составить мнение об обеспечении прохождения практики, — сказал он, полуобернувшись к Извергу.

Тот хмыкнул:

— А еще о чем тебя просили?

— Больше ни о чем, — караван-командор почему-то вдруг решил перейти на англос. — Остальное мне ПОРУЧЕНО. Думаю, ты понимаешь кем.

Лицо Виктора Борисовича на мгновение заострилось, да так, будто один профиль от него остался.

Клоздгейт, похоже, сумел это заметить.

— Сейчас, кажется… — уполномоченный аккуратно поддернул левый манжет, но так и не успел взглянуть на таймер: один из полухолуев немедленно заторопился подсказывать, сколько сейчас по общебортовому времени и сколько по этому самому времени осталось до общебортовой побудки.

Поблагодарив подсказчика рассеянным небрежным кивком, караван-командор продолжил:

— Так может быть, господа студенты отправятся в свои каюты досматривать сны, а мы с тобой… Как это говорят русские: ухватим быка за бока?

— «Бока»… Версия, не лишенная оригинальности… — пробормотал Изверг. У него был вид больного, в мучительном сомнении изводящегося над огромным стаканом витаминизированного тонилакса: пить ли эту гадость прямо теперь и как положено (мелкими глотками в течение пяти минут), хватить ли залпом, или вообще отставить пока — может, хворь как-нибудь сама собой перемучится?

— Если вы, господин ответственный уполномоченный, не возражаете, пускай уж сперва наши будущие бортпрограммисты похвастаются своими успехами, — предложил наконец линкор-капитан. — Все едино им сейчас даже гипно вряд ли поможет уснуть… А уж после мы с вами займемся главным.

Так, больной принял решение: хватить залпом, но не теперь. Оказывается, геройский Изверг умеет трусить не хуже любого нормального человека…

…Лихо прошагать в рубку строем студентам не удалось. Во-первых, новоприбывшие долболомы начали выписывать вокруг юной Халэпы замысловатые петли-кренделя и мигом превратили колонну из трех человек в толпу из пяти. А во-вторых, подпакостил Чин. Вернее, даже не сам он, а его запоздалая (вот уж чушь, что лучше поздно, чем никогда!) реакция на ночные события.

Чаще всего именно так это и бывает. Вдруг. Когда уже вроде как все давно позади. Казалось бы, только что втихомолку и чуть ли не свысока сочувствовал изверовской оробелости, а мигом позже сам… нет, не понял — понимал-то он это и раньше — а именно осознал, что вот если бы только самую чуть лишнюю они с Виктором Борисычем проканителились, или если бы «Вервольф» малость пораньше начал изгаляться с деструкторами, или если бы случилось еще хоть одно какое-нибудь из доброго полдесятка прочих возможных «если»… то…