Билл Болдуин - Наёмники (Рулевой - 4)

Брим с благодарностью ухватился за протянутую руку, и она стремительно выдернула его из раковины, едва не уронив на ступеньках, и отволокла на буксире в банкетный зал, увешанные гобеленами стены которого, не говоря уже о золотых ливреях слуг, сделали бы честь и Авалонскому дворцу. Воистину, Мустафа не забывал своего происхождения из рода кочевников, но в том, что касалось роскошного убранства, он тоже не уступал никому. Не успела эта троица занять места за одним из длинных, ломившихся от изысканных яств столов, как оживление у высокой арочной двери в дальнем конце помещения возвестило о приближении Набоба. Мустафа IX Эйрен Великолепный вступил в зал под руку с высокой, потрясающего сложения женщиной, с головы до ног задрапированной в полупрозрачную зеленую ткань. Изящное продолговатое лицо обрамлялось черными как вороново крыло кудрями до плеч. Портрет дополнялся длинным патрицианским носом, полными губами и огромными зелеными светившимися холодным умом глазами.

Эта женщина была не кто иная, как Реддисма, любимая наложница Набоба. Впрочем, ни один из тех ее голопортретов, что Бриму приходилось видеть до сих пор, не передавал ее красоты и наполовину. Сам того не осознавая, он не спускал с нее глаз все время, что эта пара, рассекая толпу словно два скоростных крейсера на параде, шествовала по залу.

Однако Брим так и не успел обсудить ее красоту ни с кем из окружающих, ибо стоило Бейяжу усадить Труссо за стол, как та немедленно ухватила Брима за рукав и чуть не силой сунула на соседний стул.

- Даже не надейтесь, что отделаетесь от меня нынче просто так, шкипер, объявила она с наигранной серьезностью. - Я твердо решила, что станцую с вами.

С этими словами она протянула свой кубок проходившему официанту, чтобы тот наполнил его, потом чокнулась с Бейяжем - тот уже углубился в оживленную беседу с облачником-галитиром. Когда взгляд ее снова устремился на Брима, тот заметил на ее щеках румянец, словно она еще перед банкетом успела пропустить кубок-другой. Что ж, это делало ее еще прелестней обыкновенного. Пока армада слуг подавала первую перемену, Брим все с большим усилием заставлял себя отводить взгляд от ее декольте.

Сам по себе обед насытил бы, пожалуй, целую боевую эскадрилью блокадных времен. Так, одна перемена состояла исключительно из рыбы, зато приготовленной всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Брим смог узнать только копченую форель с Фелуя - в свое время его угощали такой на Содеске. Вкус всех остальных угадывался с трудом из-за пикантных приправ. Затем подали двенадцать различных видов дичи из Борейских лесов с самого Орду, также каждую со своей приправой. Далее следовали: мясные закуски, холодные и горячие, овощные салаты и неописуемо разнообразное сырное ассорти. За всем этим слуги не уставали вновь и вновь наполнять кубки логийским и прочими изысканнейшими винами лучшего урожая. Под конец мясной перемены Брим не без легкого огорчения заметил, что Труссо хлещет вино кубок за кубком; впрочем, он и сам не отставал от нее. Если честно, он уже почти не в силах был сопротивляться соблазну снова и снова коситься на ту часть ее умопомрачительного бюста, что виднелась в вырезе ее парадного мундира.

Тут Бейяж как раз извинился и оставил их двоих, провожая какого-то люциянского генерала к столу Мустафы, так что ничего уже не мешало Труссо перехватить жадные взгляды Брима.

- Эй, шкипер, - окликнула она его шепотом. - Что-то вы слишком пристально уставились на мою грудь. - Она облизнула губы и вдруг подмигнула. - Ну и как, нравится вам то, что вы видите?

Брим почувствовал, что краснеет.

- Однако ж и поймали вы меня, старпом, - признал он со смущенной улыбкой. - Ну.., да, то, что я вижу, мне очень даже нравится. Все, что приходит на ум, это: "потрясающе".

От дальнейшего смущения его спас не кто иной, как Огмар Воссель, премьер-министр. Тот не без усилия оторвал свое округлое тело от стула и высоко поднял свой кубок.

- А теперь, - объявил он неожиданно зычным голосом, - прежде чем дамы удалятся, мне хотелось бы провозгласить королевский тост!

Под скрип стульев, звон хрусталя и мелодичное журчание наливаемого расторопными слугами вина (не говоря уже о кряхтении) гости поднялись с мест и теперь стояли, покачиваясь, на нетвердых ногах. Прошло некоторое время, прежде чем в зале воцарилась приличествующая случаю тишина.

- За здоровье Его Флювийского Величества. Набоба Мустафы IX Эйрена Великолепного! - выкрикнул Воссель и пошатнулся - наверное, от избытка чувств.

- За Здоровье! Слава Его Флювийскому Величеству Набобу Мустафе IX Эйрену Великолепному! - вскричали гости. - И да продлится его правление! Многая лета! Ура!

Вскоре после того, как разговоры в зале вернулись в прежнее русло, вернулся Бейяж и, вежливо кивнув Бриму, занимал Труссо до тех пор, пока все не встали и женщины не начали откочевывать в бальную залу.

- Боюсь, завтра я пожалею о том, что скажу сейчас, шкипер, - шепнула Труссо, задержавшись за спинкой бримова стула.

- Почему же? - искренне удивился Брим. - То есть я хочу сказать, это ведь я смотрел...

- Я вроде как на это и надеялась, шкипер, - призналась она, на мгновение сжав его локоть. - Если честно, это для вас я ее выставила напоказ сегодня, пусть даже развлекаться с нею предстоит нынче ночью не вам, а Бейяжу. - С этими словами она, заметно разрумянившись, вслед за остальными дамами направилась к выходу из банкетного зала. - Не забывайте, один танец за вами, бросила она через плечо, и тут же кто-то заслонил ее от Брима.

Брим призадумался. На мостике звездолета Труссо являла собой образец идеального старшего помощника, едва ли не лучшего, какого можно найти на Флоте. Но при этом она при желании была еще и чертовски привлекательной, можно сказать, соблазнительной женщиной. И притом что при исполнении служебных обязанностей они соблюдали приличествующую дистанцию, ему почему-то льстило, что она сочла его достойным, открыв живую, из плоти, женщину, скрытую обыкновенно под профессиональной оболочкой.

Целый полк лакеев в желтых ливреях проворно раздал среди гостей сигареты, сигары и трубки всех видов. Брим вежливо отказался: курение никогда не доставляло ему удовольствия. Впрочем, он взял-таки понюшку какого-то ароматного (и, судя по всему, безумно дорогого) табаку, не переставая при этом прислушиваться к разговору. Последний касался в основном политики - темы настолько же чужой для него, насколько управление звездолетом - для остальных. Он попытался сосредоточиться на самых примитивных вопросах, что задавали ему влиятельные типы, с которыми познакомил его Салташ, но в мысли его то и дело вторгался голос Труссо:

"...в конце концов, это ради вас я выставила ее напоказ". Было чертовски приятно думать о ней как о живом человеке.