Джефф Нун - Брошенные машины

Я схватила свою тетрадку, но сон ускользал, не давался.

– А тебе снятся сны? – просила я.

– Конечно. Каждую ночь.

– Каждую ночь?

– Марлин, со мной все по-другому.

– Сколько времени? Тапело взглянула на часы.

– Третий час.

– Хорошо.

Рука наткнулась на что-то твердое среди смятых простыней. Тюбик помады. Воспоминания.

– Вчера на меня что-то нашло. У автосервиса.

– Да, я знаю.

– Я словно выпала из реальности. Я потерялась.

– Беверли очень расстроилась.

– Правда?

– Ага.

– А ты? – спросила я.

– Что?

– Тапело, ты расстроилась, когда я потерялась?

– Я не знаю, – сказала она и добавила, помолчав: – Может быть, тебе надо было идти до конца. Когда ты сбежала. Может быть, тебе надо было уйти.

– Может быть.

Я смотрела на стену. На прямоугольник чистых обоев. Раньше там было зеркало, и Хендерсон его сняла. Но призрак зеркала так и остался.

– Я не сбежала. Я потерялась.

Я посмотрела на противоположную стену. Хендерсон перевесила зеркало туда. Лицевой стороной к стене. Так, чтобы оно закрывало дырку, которую я там нашла. Я подумала о двух зеркалах, повернутых друг к другу – с той стороны и с этой, в нашем номере и в соседнем. Я подумала о зеркалах, что смотрят сейчас друг на друга через дырку в стене. Я представила себе два глаза. Они по-прежнему там, с двух сторон. Глядят друг на друга, их отражения множатся, уходя в бесконечность на коротеньком расстоянии между двумя зеркалами. Очень ясная картинка в сознании. А потом, пока я смотрела на это зеркало, сон все-таки вспомнился. Некоторые куски. Я придвинулась ближе к свету, чтобы все записать.

– Хочешь, сыграем? – спросила Тапело.

– Я работаю.

– Сейчас, пока еще действует эта инъекция, ты, наверное, сможешь сыграть. В смысле, нормально сыграть. Может быть, ты даже выиграешь.

– Слушай, дай мне поработать, пожалуйста.

– Ладно. Как скажешь.

– Ага.

– Кто такая Анджела?

– А?

– Анджела. Ты разговаривала во сне. Называла ее по имени.

– А что я еще говорила?

– Ничего. Только имя. – Анджела…

– Это твоя дочка? Павлин говорил, что у тебя была дочка.

– Дай мне поработать.

Это было действительно хорошо: писать. Потому что это была работа. Работа, которую я знаю и делаю очень неплохо или делала раньше, но сейчас у меня снова все получается.

– Я знаю лишь одного человека, у которого я не могу выиграть в шахматы, – сказала Тапело. – Это я сама. Ты себе представляешь, что это такое?

– Нет, не представляю.

– Это грустно, на самом деле. Да, именно так. Очень грустно.

Я подняла глаза. Девочка листала книжку. Ту, которую я украла. «Алису в Зазеркалье».

– Может, ты еще встретишь кого-нибудь.

– Что? – Тапело взглянула на меня.

– Ну, не знаю. Какого-нибудь парня. Нормального парня,

– Нормального парня?

– Ну, в смысле…

– Слушай, не надо.

Я смотрела на нее. Она снова уставилась в книгу, потом посмотрела на шахматы, потом – снова в книжку.

– Тапело, помнишь, сегодня утром?

– Когда именно?

– За завтраком.

– И что за завтраком?

– Когда ты мне сказала, как я выгляжу.

– А, ага.

– Да. Я что, правда, такая страшная?

– Ну, это меня Хендерсон попросила сказать.

– Слушай, девочка, за что ты меня так не любишь?

– В смысле?

– Тапело, я тебе помогла.

– Ты мне помогла?

– Когда ты стояла там, на дороге. Мы тебя подобрали.

– Ну, если бы не вы, кто-то другой подобрал бы.

– Другой – да. Но таких, как мы, больше нет.

– Это точно, – сказала Тапело. – Других таких нет. Она приподняла книжку.

– Я тут читаю… тринадцатую главу.

– Дай посмотреть. Там же только двенадцать глав.

– Есть еще и тринадцатая. Кто-то ее записал. От руки. Я взяла у нее книжку. Она показала мне, куда надо смотреть. Новые слова…

– И что это значит?

Я опять посмотрела на зеркало, повернутое к стене, и снова подумала про два глаза, глядящие друг на друга.

– Марлин? Ответь.

Я прочитала первую строчку. Алиса часто просыпалась посреди ночи и вспоминала приснившиеся ей сны. И сквозь все забытые и потерянные мгновения, все разрозненные сигналы прошедшего дня, в памяти всплыл рассказ Кингсли. Он мне рассказывал очень похожую историю. Тогда я решила, что это все выдумки; что он пытается уговорить меня, чтобы я приняла его предложение. Но теперь я поняла, что это была попытка объяснить. Объяснить по возможности проще. То есть проще – для Кингсли.

– Марлин… что это?

Я посмотрела на Тапело. Она смотрела прямо на меня. В глаза. И несмотря на неслабую дозу «Просвета» и на разделявшее нас расстояние в несколько футов, у меня все равно было странное чувство, что глубина этих черных зрачков захватила меня. Захватила и не отпускает. И вот тогда мне и вспомнился давешний сон. Весь, целиком. До мельчайших подробностей. Я столько держала в себе, я так долго молчала. Но теперь меня словно прорвало. И я рассказала ей все, что знала – или думала, что знала, – про Кингсли и про истинную природу зеркал. Я давно уже не говорила ни с кем вот так: доверительно и легко. Так, как ты говоришь только с самыми близкими. Тапело улыбнулась. Она не сказала ни слова. Лишь улыбнулась мне. И ничего больше.

Я ей все рассказала.

Я взяла тюбик помады, открыла его. Прорезь цвета. Единственный яркий штрих в этой комнате.

– На, возьми. – Тапело открыла свое зеркальце и протянула его мне.

Я придвинулась еще ближе к свету и накрасила губы. Глядя на себя в зеркало. Меня вдруг охватило тревожное чувство, что я, может быть, вижу себя настоящую в последний раз и что мне уже никогда не вырваться из зеркальной хватки. Никогда.

– На Луне тоже есть зеркала, – сказала Тапело. – Ты не знала? Они там есть. Их привезли космонавты.

– Что?

– Космонавты. Они привезли зеркала на Луну. Я наконец оторвалась от зеркала.

– Зачем?

– Чтобы в них смотреться.

– Да?

– А потом, когда они возвращались на Землю, они оставили зеркала на Луне.

Мне представились эти брошенные зеркала: как они лежат посреди лунной пыли, и пыль заносит стекло. Столько лет, столько веков. Без отражения. Им, наверное, там одиноко – зеркалам на холодной Луне.

– А сейчас, – сказала Тапело, – они направляют с Земли на Луну лазерные лучи. Луч отражается от зеркала и возвращается обратно, а они замеряют время. Сколько нужно лучу, чтобы пройти расстояние от Земли до Луны. Помнишь, ты спрашивала?

– Ты о чем?

– Ты спросила, сколько до нас идет свет Луны. Помнишь, вечером?

– А, да. И сколько минут?

– Секунду с четвертью, где-то так.

– Всего-то?

– Кстати, а почему ты спросила?

– Ну, я подумала… да, я подумала, а можно ли верить тому, что я вижу. Я смотрела на Луну. Она была такая усталая, и я подумала: она и вправду такая? Или на самом деле она другая, просто я вижу ее такой?