Джефф Нун - Брошенные машины

Я достала одну. Крошечный желтый глаз смотрел на меня, прямо на меня.

Я вспомнила этих людей в кофейне, деливших одну капсулу на четверых. Может быть, мы принимаем его слишком много, «Просвета». Может быть, медики ошибаются и дают нам неправильные установки. Я раскрыла на коленях дорожный атлас и высыпала на него содержимое капсулы. Послюнявила палец, набрала на него порошок, поднесла палец ко рту. Меня затошнило от одного только вкуса. Но я все же сумела себя пересилить и втерла порошок в язык. Столько, сколько смогла. Нашла на сиденье бутылку с водой, отпила пару глотков.

Голоса в голове стали громче – не тише. Куда я иду? Куда?

Я подняла тетрадку с пола. Перечитала последние пару страниц. Неразборчивые каракули, мешанина слов, что рассказывают мою историю. Прогулка по пляжу, странное приспособление у кромки прибоя, знаки, выхваченные наугад. Женщина, за которой я шла в толпе. Темнота. Текст словно таял у меня на глазах. И если раньше в нем был хоть какой-то смысл…

Зачем вообще это нужно? Зачем я все это записываю? Моя тетрадь заразилась шумом. Я уже не могу с ним бороться. Все, моя битва закончилась. Все, что смогла, я сделала. И я вырвала из тетрадки листок. Потом еще один, и еще. Не подряд, а какой попадется под руку. Наугад. Вырванные листы я бросала на пол. Видимо, я порезала руку, хотя и не помню, как это произошло. На листах была кровь. Она капала на слова, которые я вырывала, не глядя.

Я достала фотографию из кармашка. Бессмысленный образ. Цвета, размытые изображения: кто-то и кто-то, что-то и что-то еще. Неразличимые формы. Я слишком долго таскаю его с собой, этот снимок. Я взялась за верхние уголки фотографии. Руки знали, что надо делать. Пространство наполнилось тихими вскриками. Господи. Что я делаю?! Глаза защипало от слез. Надо остановиться, пока не поздно. Надорванная фотография выпала из рук и опустилась на пол, поверх вырванных из тетрадки страниц. Потому что иначе нельзя. А потом я взяла свою сумку и вышла из машины.

Эта машина, старая, побитая колымага, проржавелая оболочка, больной, умирающий механизм; зга машина была моим домом, единственным местом на свете, которое я считала своим.

Куда я иду? Куда?

Я поднялась вверх по лестнице и вышла в какой-то проулок. Была ночь. Окна офисного здания искрились огнями. Я пошла вперед, не разбирая дороги. Вдыхая сочный, соленый воздух. У меня в голове продолжали звучать голоса. Потом я попала в толпу людей и затерялась в ней, растворилась. Толпа увлекла меня за собой: вдоль по улице, за угол, к набережной. Мимо медленно проезжали машины, свет фар растекался длинными белыми струями среди крошечных красных искр тормозных огней, свет мерцал в такт громкой музыке, которая теперь звучала повсюду, теперь, когда мы перешли дорогу, по разъемам пустого пространства между машинами, через бульвар, к ограждению над пляжем, где я стояла, смотрела на море и небо, раскрывшееся передо мной, на эту безбрежную багровую сеть, в которой запутались звезды, и луна неподвижно застыла над темной водой, отражение луны – как серебристая пыль на воде, на черной воде, что сверкала, соприкасаясь с миром, с длинным изгибом каменистого пляжа, и там, на пляже, горел костер, и там были люди, много людей, и они танцевали в отблесках пламени, а потом я взглянула вниз, перегнувшись через перила, на дорожку вдоль пляжа, где люди уже собирались у входов в клубы, потерявшиеся в сиянии огней, в бликах света, в музыке, в голосах, в запахе дешевой еды и спиртного; где неоновые вывески над дверями творили свое искрящееся чародейство; и дальше, где старая карусель с деревянными лошадками; и еще дальше, где россыпь чаек; и дальше, где пирс выдавался далеко-далеко в океан, озаренный светом, словами и числами, что поднимались в багровое небо, как струйки дыма; петли американских горок раскачивались над водой, переливаясь огнями, вверх-вниз – сполохи красок на ночном небе; и я смотрела на это, и вбирала все это в себя, в самую глубину зрачков – пусть все сверкает, пусть все сливается с голосами, что кружились у меня в голове; куда я иду, куда; голоса; и я подняла обе руки, не обращая внимания на людей, что толпились вокруг, я раскинула руки, словно стремясь обнять небо, мне было уже все равно – пусть кричат, голоса, пусть они рвутся наружу, пусть – я им разрешаю, я разрешаю.

Павлин сидел в крошечном баре, на улице. В двух шагах от клуба «Змеиная яма». Он был за столиком не один. С ним сидели какие-то люди, все незнакомые. Павлин не обращал на них внимания. Я стояла чуть поодаль и наблюдала за ним. Серебристый чемоданчик стоял на земле у его ног. В руке он держал стакан с пивом. Другую руку он поднес ко рту, убрал ее, снова поднес ко рту и только потом отпил пива. Интересно, а сколько капсул он уже принял сегодня, за весь день, за вечер, за последние несколько дней или даже недель, втайне от Хендерсон, втайне от всех.

Я подошла к нему. Павлин поднял глаза, словно подернутые пеленой сверкающего неона.

– Ты видел девочку? – спросила я.

– Девочку…

– Тапело.

– А почему ты вдруг спрашиваешь?

– Ты ее видел?

Павлин покачал головой. Я спросила, где Хендерсон, и он пожал плечами, а потом кивнул в сторону «Змеиной ямы». Клуб как клуб, ничего особенного. Дверь в стене под бульваром на набережной, на двери нарисованы две змеи, сплетенные друг с другом. Впечатление такое, что клуб расположен здесь временно. И он явно не пользовался популярностью по сравнению с другими подобными заведениями чуть дальше по набережной.

– Тут его нет, Марлин, – сказал Павлин. – Коула. Кажется, Хендерсон наебали.

– Да, наверное.

– Слушай…

– Что?

– Ты береги голову.

– Да. Я постараюсь. Спасибо.

Я подошла к входу в клуб. Парень, который стоял в дверях, спросил: ну чего, ты заходишь или будешь всю ночь тут торчать перед входом? У меня был выбор. Сейчас я могла уйти, просто уйти. Прочь. От всего. А потом у меня за спиной раздался тревожный окрик, и я обернулась. Какая-то женщина упала на землю, сотрясаясь в припадке болезни. Люди слегка расступились, вокруг женщины образовалось пустое пространство. Круг пустоты. В котором остались лишь эта женщина и еще мальчик-подросток. Он обхватил ее тело, содрогающееся в конвульсиях. Он пытался его удержать. Он кричал, звал на помощь. Я повернулась обратно к парню у двери. Заплатила за вход. А он поставил мне на руку фиолетовую печать. Грубое изображение змеи.

Когда я проходила внутрь, меня на мгновение пробил озноб. Холодное прикосновение луча системы безопасности. Мерцающий свет на одежде, на коже. Потом был коридор, а потом – главный зал клуба, тесное помещение с низким потолком, с баром, столиками и небольшой танцплощадкой и сценой в углу.