Джефф Нун - Брошенные машины

– Тапело, радио включено?

– Нет.

На сиденье рядом со мной лежал открытый дорожный атлас с выдранными страницами. Наверное, я сама их и вырвала. Вот только не помню, когда и зачем. На полу – пистолет Павлина, моя сумка и туфли, которые я сняла еще в самом начале. Чемоданчик. Моя тетрадка. Смятые вырванные страницы. Я подняла ее и пролистала. В последний раз я ее открывала… когда? На подземной стоянке, в приморском городе. Да, наверное. Оказалось, что все не так плохо. Большая часть страниц все же осталась нетронутой. Я заглянула в кармашек. Нет. Ее не было.

Фотографии. Фотографии Анджелы.

Я нашла ее под передним пассажирским сиденьем. Провела пальцем по надорванному краю. Зачем я ее порвала? Откуда такая жестокость? Ведь у меня больше ничего нет.

Это единственная точка соприкосновения.

Фиолетовый туман, как будто подсвеченный изнутри, подрагивал в воздухе над фотографией. И больше я ничего не видела – только эту туманную дымку в зыбких прожилках слов. Я вспомнила, как ехала в лифте. Ехала и вспоминала. Мы играли в слова. В тот день, когда сделали этот снимок, мы с Анджелой играли в слова. После вспышки фотоаппарата Анджела повернулась обратно ко мне и выдала мне свое слово.

Какое слово? Не помню.

Но я все-таки слышала голос. Голос из фотографии; из изображения, которое медленно проступало в тумане, в вихре сумрачных затененных цветов, в своей совершенной прелести.

Я его почти слышала, этот голос.

Мы нашли, где можно остановиться. Я не знаю, что это было. Называлось «Гостиница для путешественников». Крошечный домик, скромный семейный бизнес. Отчасти – дешевый мотель, отчасти – придорожное кафе. Там была бензоколонка, и мы заправились. Скорее всего это будет последняя наша заправка. Механик, увидев, в каком состоянии наша машина, покачал головой и невесело улыбнулся. Мы с Тапело зашли в кафе, заказали завтрак. Я сказала Тапело, что, если она хочет спать, я могу снять нам номер – на день и на ночь. А Тапело сказала: давай сперва поедим, а потом посмотрим. Я так и не поняла, что мы ели. Какую-то жирную кашицу. Но за последние несколько дней я не ела ничего вкуснее. Было еще очень рано, и народу в кафе было мало. Кроме нас с Тапело, еще два дальнобойщика и компания молодых ребят за столиком в дальнем углу. Снаружи стоял микроавтобус, разрисованный яркими красками. Наверное, эти ребята на нем и приехали. Я почему-то решила, что они – музыканты. Рок-группа. Они играли в шахматы. В кафе был еще один посетитель. Мужчина средних лет, который сидел в одиночестве и смотрел в пространство.

Когда принесли кофе, Тапело открыла мою сумку и достала капсулу с «Просветом». Эти капсулы нам дала Хендерсон, в больнице. Я приняла лекарство под пристальным взглядом Тапело. Время шло, хотя я и не знала – как и почему. Змея у меня на руке больше не шевелилась. Печать как печать. Но у меня было чувство, что, пока она есть у меня на руке, у меня не получится освободиться от этой истории. Я послюнявила палец и попробовала стереть фиолетовый оттиск.

– Марлин, оставь.

– Она не стирается.

– Ты ее лучше не трогай.

Подошла официантка. Принесла пирожное, которое заказывала Тапело. Девочка посмотрела на тарелку, потом – на меня и покачала головой. Она приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать.

– Что?

– Знаешь, мне трудно об этом говорить, но, кажется, ты была права.

– В чем?

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? Об этой трубке.

– О какой трубке?

– Ну, чтобы выкачивать кровь. Для сыворотки. Тебе в шею вставляют трубку и выкачивают кровь.

– Господи.

– Да. Там, в больнице, когда Павлина забрали в операционную, я подумала: там же у них столько аппаратуры… как на нее действует шум? Плохо действует, правильно? У них, я думаю, есть специальные устройства, чтобы глушить помехи. Но все равно… И я подумала, что это неправильно. Несправедливо.

Она отвернулась к окну. К кафе подъехал еще один грузовик. Он встал на стоянке, закрыв нашу машину, так что теперь ее было не видно.

– Я пойду сдавать кровь. Пусть берут, ладно.

– Хорошо.

– Нет, это нехорошо. Но я все равно пойду. Знаешь, я всегда очень боялась, что из меня выкачают слишком много. И тогда я заболею. Как все.

– Да нет, это вряд ли. – Только давай ты пойдешь со мной, ладно? Мы найдем что-нибудь по дороге. Какую-нибудь больницу…

– По дороге?

– Да, по дороге. Мы найдем какую-нибудь больницу, и я пойду. Только ты тоже пойдешь со мной, хорошо?

Я закрыла глаза и кивнула.

– Марлин? Что-то не так?

– Нет, все так. Просто я…

– Скажи мне.

Я открыла глаза. Девочка смотрела на меня. Такой ласковый взгляд, почти нежный. Сколько всего недосказано. Так много вопросов, так много желаний.

– Тапело, почему ты вернулась?

– Что?

– Там, на стоянке. Ты вернулась. Нашла меня. Девочка пожала плечами.

– Почему?

– Ты знаешь почему.

– Я знаю?

– Не заставляй меня произносить это вслух, Марлин. Не надо. Тебе разве плохо? Мы здесь, и мы вместе. Разве это плохо? Разве этого… ну, недостаточно?

– Недостаточно для чего?

– Мы с тобой вместе, только вдвоем. Этого уже достаточно.

– Ой, Тапело…

– Ну что? Что еще?

– Посмотри на меня.

– Я смотрю.

– У меня уже есть дочка.

– Да, но… но она…

– Нет. Она по-прежнему здесь, со мной.

Вот. Я все-таки это сказала. Это было очень непросто. И больно. Сказать. Произнести это вслух и увидеть, как Тапело отвела взгляд, как она закусила губу.

– Я знаю, – прошептала она. – Я знаю.

– Хорошо.

– Но мы же можем пока побыть вместе. Хотя бы какое-то время. То есть мне бы хотелось… Мне бы хотелось, чтобы мы были вместе.

– Как я понимаю, в Оксфорд мы не едем? Девочка покачала головой.

– А куда едем?

– Не знаю. Куда-нибудь.

Что я могла сказать? И чем это плохо, в конце концов? Просто ездить туда-сюда с этой девочкой. У нас есть осколки зеркала. Их можно продать за хорошие деньги. У нас будут деньги. И мы можем делать, что нам захочется.

Я оглядела кафе. Тот мужчина, который сидел один, – он смотрел на меня.

Тапело взяла меня за руку.

– Ты не против?

– Не против. Поедем. Куда-нибудь.

Девочка улыбнулась. Кивнула на столик в углу, где ребята играли в шахматы.

– Можно я с ними сыграю?

– Конечно. Делай что хочешь.

– Хорошо. Слушай, я тут подумала…

– Что?

– Павлин не умрет.

– Нет. Не умрет.

– Я знаю, что он не умрет. Потому что он уже умер, в тот раз. Он убил себя, правильно? Однажды он уже умер, а умереть дважды нельзя. Я права?

– Умереть дважды нельзя. Тапело встала.

– Ну вот.

– Мы кое-что забыли.

– Что?

– Надо сказать: пусть нам будет хорошо. Давай говори. – Я? А мне-то зачем?

– Говори.

– Ага. Ладно. Пусть нам будет хорошо. И она пошла к тем ребятам.