Андрэ НОРТОН - ОПАСНЫЙ СПУТНИК

Течение времени не замечалось. Сумерки не смеркались в ночь и не рассветали в день. Только моя усталость свидетельствовала, что прошло много минут, а может, и часов, с тех пор как мы с Бартаре приземлились на флиттере там, в Луграанской долине.

– А далеко… далеко до того места, где Бартаре и Леди? – спросила я, когда мы снова остановились отдохнуть, и все вокруг было очень похоже на то место, где мы ели.

– Я не знаю. Это… это забавно, – Оомарк всеми силами старался объяснить. – Вещи иногда словно бы близко. А потом… потом они как бы вытягиваются, и снова далеко. Если… если я думаю о каком-то месте, то, кажется, оно далеко. А если я просто иду и думаю о Бартаре – ну, оно снова ближе. Правда, Килда, – я не знаю, почему это так, – правда не знаю.

Он явно был выбит из равновесия, и я не давила на него, хотя его ответы казались бессмысленными. А все мое тело болело от усилий, которые надо было предпринимать, чтобы двигаться дальше. С другой стороны, то ли из-за нашей остановки, то ли из-за съеденных фруктов – если это были фрукты. – Оомарк был полон сил, будто вышел утром после хорошего ночного отдыха. Когда я остановилась в третий раз, он вернулся ко мне:

– Килда, нога сильно болит?

– Есть немного, – пришлось признать.

– Давай здесь немного побудем. – Он оглянулся вокруг. – Я знаю, ты не можешь видеть, как я, но это милое местечко. Вон там… – Он осторожно повернул меня налево, – там высокая трава, и она выглядит мягкой, на ней хорошо сидеть. Пожалуйста, Килда! Я смогу найти Бартаре в любое время. Она не спрячется от меня. Но если мы доберемся до нее и Леди, когда ты так устала, Килда… Бартаре и Леди вместе – я боюсь их! И тебе тоже следует бояться, правда!

Мое исстрадавшееся тело поддержало этот аргумент. Моя воля изо всех сил боролась с огромным облаком усталости, и она проиграла. Я споткнулась и упала на колени на том самом месте, куда он меня привел. Обнаружив, что подо мной мягкая земля, я уже не могла заставить себя подняться. Вздохнув, я сдалась.

Я заново забинтовала лодыжку. В глазах болело и жгло, будто после взрыва ослепляющего света. Этот мир совершенно не предназначался для нас. И все же Оомарк видел его иначе, нормально. Может, Бартаре его как-то подготовила?

От этого недомогания я зажмурила глаза, но совершенно не спала. Здесь – я чувствовала – бродит опасность.

– Оомарк, Бартаре давно знает Леди?

Когда он не ответил, я открыла глаза шире. Он отвернулся. Все, что я видела – ссутуленные плечи и затылок – излучало желание не отвечать. Потом он сказал хриплым шепотом:

– Я не хочу говорить о ней. Она… Она знает, когда я говорю о ней.

– Бартаре?

– Нет! Леди! Нехорошо говорить о ней – от этого она думает обо мне! – Он был явно встревожен. И как бы ни хотела я узнать больше, и как бы ни было мне это необходимо, я поняла, что не должна слишком сильно давить на него.

– Ты… ты когда-нибудь был здесь раньше, Оомарк? – Был ли и этот вопрос недопустимым, на запретной территории, или он на него ответит?

– Нет. Там дома – на Чалоксе – оттуда нельзя было добраться. Бартаре… Она только недавно выяснила, что сюда можно добраться. Она хотела сбежать – только она и я – но оттуда было слишком далеко. Так что ей пришлось ждать, пока не представился шанс.

– Это поэтому ты не хотел, чтобы она ехала?

Он кивнул.

– Она всегда говорила, что когда-нибудь поедет куда-то. Но… я не хотел ехать, потому что не хочу быть здесь! Не хочу!

– Никто из нас не хочет. – Я пыталась высказать мысль, что вернуться на безопасный Дилан – это лишь вопрос времени.

– Бартаре хочет. Она очень хотела приехать. Она не вернется обратно. Ни за что. Вот увидишь.

Беда была в том, что я, может, и не видела, но чувствовала, что он прав. И понятия не имела, что делать, если вдруг столкнусь с Бартаре. Мне надо было серьезно подумать о нашем противостоянии.

Я потерла глаза – они все еще болели. Это жжение было неисчерпаемым источником боли.

– Оомарк, расскажи мне, как это выглядит. Я хочу сказать, то, что прямо здесь.

– Ну, тут большой куст, большой как дерево, – начал он, и потом замолчал так надолго, что я даже открыла глаза. Мальчик уставился на желто-розовый треугольник справа. Я быстро отвела глаза – так сильно от его мерцающего блеска возросло жжение.

– Что это?

– Мне… мне это не нравится, Килда. Пожалуйста, давай пройдем хоть немножечко. Я не хочу больше здесь оставаться.

– Конечно.

Я встала на ноги, и мы тронулись в путь. На этот раз наше передвижение замедляла не столько моя лодыжка, или общая усталость, сколько мое зрение. Я непрерывно моргала; слезы лились у меня из глаз.

Мы дошли до открытого пространства, где таких неподвижных цветных фигур было немного, а отсутствие сверкающего цвета несколько успокоило глаза.

Оомарк остановился. Перед нами раскинулся широкий зигзаг. На его золотой поверхности заметно было мерцающее движение.

– Река, – Оомарк пристально посмотрел на мерцание. – Кажется, глубокая, Килда. И вода… вода мутная. Дна вообще не видно.

– Нам надо перейти ее?

– Бартаре где-то там. – Он махнул рукой за зигзаг.

– Может, найдем место, где она уже или мельче? – предложила я. – Пойдем вверх или вниз?

– Она скорее там. – Он махнул рукой влево.

– Ну, тогда туда и пойдем.

Однако пока мы тащились вдоль реки, ширина зигзага не менялась. Оомарк время от времени докладывал, что она все такая же неприступная. Вдруг он снова замолчал.

– Теперь мы идем не туда.

Один из поворотов был более крутым, чем обычно. Если бы мы так и шли вдоль реки, то начали бы отдаляться от Бартаре. Но не успела я обдумать эту трудность, Оомарк взглянул мне прямо в лицо:

– Я не хочу идти дальше, не хочу!

Его возбужденность была очевидна. Он мотал головой из стороны в сторону, будто его загнали в угол и он непременно должен найти выход.

– Оомарк, ты что?

– Не хочу! Не пойду! Не заставишь! Не заставишь! – Истерия пронизывала его голос. – Нет – нет!

Мальчик ринулся на меня, и я отступила на шаг или два; он застал меня врасплох, так что я не успела вытянуть руку и схватить его. Он прошмыгнул мимо и исчез, убежав в клубящуюся серость, которая проглотила его, скрыв из поля зрения.

– Оомарк! Оомарк! – Я боялась, что уже потеряла его. Что подтолкнуло его к побегу, я сказать не могла; разве что те, к кому мы шли, были действительно ужасающей целью.

Я слушала. Он не отвечал, и единственное, на что я теперь надеялась – это уловить какие-нибудь звуки в дымке. И я их услышала – и поковыляла туда, откуда они доносились, до боли напрягая лодыжку.

Потом наступила абсолютная тишина, и я позвала:

– Оомарк! Оомарк!

Я услышала хныкание, такое же, как то, что привело меня к нему в первый раз. И попыталась идти на слух. И снова пространство было наполнено ослепляющими фигурами. Вообще-то, их резкий цвет был еще неприятнее – из-за него я все время терла измученные глаза.