Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

Что мог любой Иной знать о Наверху-и-Снаружи? Какой Иной мог увидеть жгучую, кислотную красоту звезд в открытом Космосе? Что они могли сказать о Великой боли, которая тихо зарождалась в костном мозгу, подобно зуду, а потом захватывала усталостью и тошнотой каждую нервную клетку, каждую клетку мозга, каждую точку контакта в теле, пока сама жизнь не превращалась в ужасную, мучительную жажду тишины и смерти?

Он был сканером. Ладно, он был сканером. Он стал им в то мгновение, когда, совершенно нормальный, при свете солнца перед заместителем главы Инструментария дал клятву: «Я вручаю мою жизнь и честь Человечеству. Я добровольно жертвую собой ради процветания Человечества. Принимая опасное и суровое Звание, я передаю все свои права без исключения достопочтимым Главам Инструментария и благородному Братству сканеров».

Он поклялся.

Он прошел через устройство Хабермана.

Он помнил тот ад. Ему пришлось не так уж плохо, пусть казалось, ад и продлился сто миллионов лет без сна. Он научился чувствовать глазами. Научился видеть, несмотря на тяжелые глазные пластины, установленные за глазными яблоками, чтобы изолировать их от всего тела. Он научился следить кожей. Он до сих пор помнил, как заметил влагу на рубашке и, выдвинув сканирующее зеркало, обнаружил, что в его боку зияет рана от вибрирующей машины, к которой он прислонился. (Теперь с ним такое не повторится; он слишком наловчился считывать показания своих приборов.) Он помнил, как вышел Наверх-и-Наружу и как Великая боль вцепилась в него, хотя он лишился обычных осязания, обоняния, слуха и эмоций. Он помнил, как убивал одних хаберманов и как поддерживал жизнь в других, как месяцами стоял рядом с достопочтимым сканером-пилотом, и никто из них не спал. Помнил, как сошел с корабля на Земле-Четыре, и как ему это не понравилось, и как в тот день он понял, что награды нет.

Мартел стоял среди других сканеров. Он ненавидел их неуклюжесть, когда они двигались, их неподвижность, когда стояли. Ненавидел странную смесь запахов, которые незаметно испускали их тела. Ненавидел хрип, стоны и визг, которые они издавали в своей глухоте. Он ненавидел их – и себя.

Как могла Люси выносить его? Когда он за ней ухаживал, его грудной блок неделями показывал «опасность», он тайком носил с собой кренчевый кабель и переходил от кренча к кренчу, не заботясь о том, что все показатели постепенно приближались к «перегрузке». Он сделал ей предложение, не думая о том, что произойдет, если она скажет: «Да». Она сказала.

«И они жили долго и счастливо». В Старых книгах так и было – но в реальной жизни? За прошедший год он провел под кабелем всего восемнадцать дней! И все же она любила его. Он это знал. Она тревожилась о нем те долгие месяцы, что он проводил Наверху-и-Снаружи. Она пыталась сделать дом важным для него местом, хотя он был хаберманом, пыталась вкусно готовить, хотя он не ощущал вкуса, пыталась хорошо выглядеть, хотя он не мог ее поцеловать – или лучше бы не целовал, ведь тело хабермана значило не больше, чем мебель. Люси была терпелива.

А теперь Адам Стоун! (Он позволил надписи на планшете померкнуть; как он мог уйти в такой момент?)

Господи, благослови Адама Стоуна!

Мартелу было немного жаль себя. Сильный, высший зов долга больше не пронесет его через двести лет времени Иных, через два миллиона его личных вечностей. Он сможет обмякнуть и расслабиться. Сможет забыть Высокий космос и предоставить Иным заботиться о Наверху-и-Снаружи. Сможет кренчиться столько, сколько осмелится. Сможет стать почти нормальным на год, или на пять лет, или на пару недель. Но он хотя бы проведет их с Люси. Отправится с ней в Пустоши, где по темным углам по-прежнему бродят Животные и Старые машины. Возможно, он умрет в пылу охоты, швыряя копья в древний стальной маншоняггер, который выпрыгнет из своего логова, или бросая горячие сферы в членов клана Непрощенных, что по-прежнему бродили в Пустошах. У него еще оставалась жизнь, чтобы ее прожить, оставалась добрая, обычная смерть, чтобы умереть, а не движение иглы в безмолвии и агонии Космоса!

Он беспокойно расхаживал по залу. Его уши были настроены на звуки нормальной речи, и ему не хотелось следить за губами собратьев. Судя по всему, они приняли решение. Вомакт направлялся к трибуне. Мартел огляделся в поисках Чана и подошел к нему. Тот прошептал:

– Ты мечешься, как вода в воздухе! В чем дело? Кренч проходит?

Оба просканировали Мартела, но показания инструментов были ровными и не показывали признаков выхода из кренча.

Вспыхнул яркий огонь, призывая всех в строй. Они вновь встали рядами. Вомакт подставил свое осунувшееся, старое лицо под лучи света и произнес:

– Сканеры и братья, я объявляю голосование.

Он принял позу, означавшую: Я старший и беру командование на себя.

Протестующе вспыхнул поясной фонарь.

Это был старый Хендерсон. Он вышел к трибуне, переговорил с Вомактом и после одобрительного кивка старшего сканера повернулся лицом к собравшимся, чтобы повторить свой вопрос:

– Кто выскажется за сканеров, которые в Космосе?

Ни один фонарь и ни одна рука не ответили ему.

Стоя лицом к лицу, Хендерсон и Вомакт некоторое время беседовали. Затем Хендерсон вновь повернулся к сканерам.

– Я подчиняюсь старшему по званию. Но не подчиняюсь собранию братства. Есть шестьдесят восемь сканеров, а здесь присутствует лишь сорок семь, причем один из них в кренче и под принуждением. Поэтому я предлагаю, чтобы старший по званию принял командование только над чрезвычайным комитетом братства, а не над собранием. Достопочтимые сканеры понимают меня? Все согласны?

Руки поднялись в знак согласия.

– Большая разница! – шепнул Чан на ухо Мартелу. – Кто знает, чем собрание отличается от комитета?

Мартел согласился с его словами, но не меньшее впечатление на него произвела способность Чана, будучи хаберманом, управлять своим голосом.

Вомакт вновь взял на себя роль председателя:

– Сейчас мы проголосуем по вопросу Адама Стоуна. Во-первых, мы можем полагать, что он не преуспел и его утверждения лживы. Мы знаем это по собственному опыту. Космическая боль – лишь часть сканирования. ( Но существенная, основа основ , подумал Мартел.) И мы можем быть уверены, что Стоун не в состоянии решить проблему Космической дисциплины.

– Опять эта ерунда, – прошептал Чан, которого слышал только Мартел.

– Космическая дисциплина нашего братства хранила Высокий космос от войн и конфликтов. Шестьдесят восемь дисциплинированных человек контролируют весь Высокий космос. Наша клятва и наш статус хабермана делают нас непричастными ко всем земным страстям. Таким образом, если Адам Стоун победил Космическую боль, чтобы Иные могли расколоть наше братство и принести в Космос дрязги и разрушения, каковые царят на Землях, я утверждаю, что Адам Стоун неправ! Если Адам Стоун преуспеет, жизнь сканеров станет напрасной! Во-вторых, если Адам Стоун не победил Космическую боль, он посеет хаос на всех Землях. В результате Инструментарий и заместители глав могут дать нам меньше хаберманов, чем нужно для обслуживания кораблей Человечества. Пойдут дикие слухи, число рекрутов сократится. Хуже того, дисциплина братства ослабнет, если подобная ересь распространится. Таким образом, если Адам Стоун преуспел, он грозит разрушить братство, а потому должен умереть. Таким образом, если Адам Стоун потерпел неудачу, он лжец и еретик, а потому должен умереть. Я голосую за смерть Адама Стоуна.