Павел Иевлев - Последний выбор

— А у меня ничего нет, — сказала Ольга, — и заботиться мне не о ком. Так что я не буду пускать сопли пузырями, ладно? Давайте не затягивать проводы. Мало ли кто припрётся на этакий приз.

Она постучала ладонью по сундучку с рекурсором.

— «Доброволец» будет готов к отправлению через час, — сказал Иван, — жду всех на борту. Не опаздывать.

Собирать мне нечего, так что пошёл прощаться. Меланту с Эли нашёл возле постели Алькиной сестры. Эли дремлет, обняв ручонками белокурую голову Лемисины, кайлитка читает книгу.

— Уходишь? — спросила она безмятежно.

— Приходится, — я не стал принимать героических поз и изображать Спасителя Мультиверсума. Мел всё равно видит меня насквозь и даже глубже, чем я сам.

На самом деле, у меня просто нет выбора. К тому же, нельзя не признать, что, если я не вернусь, это не будет потерей для общества. Вон, Меланта даже не делает вид, что расстроена.

— Я не переживаю, — поймала мою мысль она, — потому что уверена, что ты вернёшься. Не знаю, как остальные, но ты — точно. Ты не веришь в Судьбу, но она есть, и твоя дорога не окончена. Ты везучий. Поэтому прощаться не буду. Мы точно скоро увидимся.

— Как она? — я кивнул на спящую девушку.

— Не очень, — покачала головой кайлитка. — Там и химия, и психотравма, и не понять, чего больше. Но ты об этом не думай. Я справлюсь. Веришь мне?

— Верю, — вздохнул я. — Присмотри за Алькой, ладно?

— Разумеется! — тихо засмеялась Меланта. — Где я ещё такую кормилицу для Герды найду? Ладно, шучу, иди к ней, успокой девочку.

Алистелия сидит в детской. На краю кровати, напряжённая, с прямой спиной, смотрит в угол. Дети тихо сопят в своей широкой кроватке.

— Тебе обязательно… — начинает она говорить тихо и медленно, сдавленным сухим голосом.

— Да, — перебиваю я, — так надо. Не бойся и не переживай. Иван о вас, если что, позаботится. Не пропадёте.

— Не надо так говорить. Вернись, пожалуйста, муж мой.

— Я постараюсь, Аль. Меланта говорит, я везучий.

— Она разбирается, — кивнула Алистелия, — но я всё равно боюсь. Вернись. Я буду тебя ждать.

Она вскочила с кровати, обняла меня, спрятав голову на груди, и застыла так. Я со сложными чувствами смотрю в белую макушку. Это было очень близко к признанию.

Уходя, обнаружил на груди мокрое пятно. Кажется, кому-то тут я всё-таки дорог.

Таиру нашёл на балконе. Горянка стоит и смотрит, как Иван с Василисой грузят припасы в дирижабль. Капитан цепляет ящики, юнга оперирует грузовым краном, поднимая их в трюм. Лицо Таиры непроницаемо, но я чувствую, что она недовольна.

Встал рядом, не зная, как себя вести. С ней сложно, я куда лучше понимаю мотивы Алистелии и Меланты.

Для первой я — назначенный Судьбой муж, отец ребёнка и объект долженствования. Она приняла наш брак как священную обязанность, её для этого создали и к этому готовили с детства. Я сам дурак, что мне этого мало.

Для второй я — временный союзник в её миссии. Полезный инструмент, поддержка и защита. Она готова отвечать взаимностью, но лишь в пределах, не нарушающих её комфорта. Для кайлитки и это много.

Но кто я для смуглой суровой красавицы? Не знаю.

— Кто я для тебя, Таира?

Она повернулась и посмотрела, подозрительно приглядываясь, видимо, в поисках симптомов черепно-мозговой травмы.

— Ты мой муж, — напомнила с такой интонацией, которой обращаются к душевнобольным, — отец нашего сына.

— Это я знаю.

— Я не понимаю тебя.

— Ладно, забудь, неважно.

Наверное, она, правда, не понимает. Чужда дурацких рефлексий нашей инфантильной культуры вырожденного урбанизма. Вот — муж, вот — сын. Вот свои — вот чужие. Первых защищаем от вторых. Чего тебе ещё надо, странный ты человек? Если спросить её прямо: «Ты любишь меня?» — она просто не поймёт вопроса. Повторит «Ты мой муж, отец моего сына» — и, может быть, лоб пощупает — не приболел ли супруг, несущий какую-то чушь.

— Я должна идти с тобой, — сердито говорит Таира, — я, а не рыжая.

— Почему?

— Я умру за тебя, если нужно. Она — нет.

— Не надо за меня умирать, — вздохнул я, — что за глупости?

— Она носит твоего ребенка, — не слушая меня, продолжает горянка, — зачем она идёт туда? Разве так правильно поступать женщине?

— Её не остановить.

— Я знаю. Она старая, злая и сумасшедшая. Зря ты взял такую. Это как мымбарука приручать. Хотя, — вздохнула Таира, — я понимаю. Красивая. Отставь её тут, возьми меня!

Забавно она представляет себе наши с Ольгой отношения… Как будто я могу ей что-то приказать.

— Ты нужна тут, — сказал я, как мог, твёрдо. — Кому, кроме тебя, я могу доверить детей и жён? А кто защитит семьи Ивана и Сергея до их возвращения?

— Да, — сказала она неохотно, — ты прав. Я должна защищать. Но, если ты не вернёшься — я приду за тобой!

— Знаю, — кивнул я. — Знаю.

С Настей прощаться не пришлось — она и Василиса летят с нами. Ивану нужен будет экипаж на обратном пути, когда он высадит нас и вернётся. Настя займёт мой навигаторский пост, Васька — место Зелёного. Как-нибудь доберутся.

Дирижабль замерцал, переливаясь оттенками от белого до серебристого, — запущен главный привод.

Всё, мне пора на борт.

— Не нервничай, — успокоил я Василису, — я тебя страхую. Осваивайся, на обратном пути будешь мои вахты стоять.

— Главный привод старт! — скомандовал капитан.

— Ну, Вась! — я подтолкнул засмущавшуюся девочку к своему пульту. — Вперёд!

— Есть старт! — нервно ответила она, щёлкая переключателем.

— Малый вперед!

— Есть малый! — уже увереннее среагировала Василиса, двигая рычаги оборотов мотогондол.

Дирижабль плывёт над пустым городом, внизу левее остаётся площадь с мораториумом, вдали появляются поля, дороги и селения загадочных здешних аборигенов.

— Навигатор, готовность?

— Есть готовность! — Настя отвечает спокойно и уверенно.

Она смотрит в экран сквозь свои очки, белые волосы собраны в хвост, тонкая рука лежит на включателе резонаторов. Артём стоит рядом, но не контролирует, а так — присутствует. По части работы с Дорогой Корректоры всем нам фору дают.

— Выход! — командует капитан, и вокруг моментально сгущается туман Дороги.

Василиса облегчённо выдыхает — её задача выполнена, здесь область ответственности навигатора. Настя скажет, когда пора уходить на зигзаг.

— Ну вот, теперь ты не юнга, а полноправный бортмеханик! — поздравляю я девочку.

— Не хочу полноправным, — внезапно ответила она, — лучше возвращайтесь быстрее. Боюсь ещё и вас потерять.

Васька шмыгнула носом, отвернулась и, украдкой вытирая глаза, ушла варить кофе. С тех пор, как я рассказал про Даньку, глаза у неё на мокром месте. Я не стал описывать все неаппетитные подробности, но главного-то это не меняет — её друг погиб. Ужасно, нелепо и — безвозвратно. Первая потеря в её жизни. У них не было ничего серьёзного: лёгкая подростковая влюблённость, немного романтики и задушевных разговоров. А теперь всё кончилось. Тяжелее всего даётся вот это осознание — некоторые вещи нельзя исправить, отменить или переиграть. Этого человека никогда больше не будет, совсем. Сложно принять такое, особенно подростку, для которого концепция смертности человека очень абстрактна.