Терри Пратчетт - Мерцание экрана

Сама она не любила выигрывать. От привычки побеждать потом трудно избавиться. К тому же победы придают опасный статус, который приходится постоянно защищать и идти по жизни с тяжелым сердцем, то и дело оглядываясь – а вдруг объявится юная талантливая девчонка, у которой и помело крепче, и с лягушками она обращается ловчее.

Нянюшка беспокойно перевернулась под горой пуховых одеял.

Матушка Ветровоск не признавала вторых мест. Есть только победа и поражение. И нет ничего плохого в том, что ты проиграл, за исключением того факта, что ты не стал победителем. Нянюшка всегда придерживалась тактики достойного проигрыша. Люди любят тех, кто почти выиграл, и охотно угощают их выпивкой. Фраза «Она почти выиграла» звучит лучше, чем «Она почти проиграла».

Занимающие вторые места веселятся охотнее, считала нянюшка.

Но матушке Ветровоск было не до веселья.

Она сидела в своем темном домике и смотрела на догорающий огонь.

Стены комнаты были серыми – такого цвета, который старая штукатурка приобретает не столько от грязи, сколько от времени. Здесь не было ни единой ненужной или бесполезной для хозяйства вещи. Не то что в домике нянюшки Ягг – там каждая плоская поверхность служила подставкой для безделушек или растений в горшочках.

Чего только не дарили нянюшке Ягг! Матушка всегда обзывала ее старьевщицей. По крайней мере, вслух. Какие мысли рождались в укромном прибежище ее головы, она никогда никому не рассказывала.

Но вот погас последний уголек, а матушка Ветровоск все еще покачивалась в своем кресле.

В серый ночной час какие только мысли не лезут в голову. Например, о том, что на твои похороны люди придут только с одной целью: убедиться, что ты действительно мертва.

На следующий день Перси Гопкрафт открыл заднюю дверь своего дома и чуть не грохнулся в обморок. Прямо на него не мигая смотрели голубые глаза матушки Ветровоск.

– Помилуй меня боги! – вполголоса охнул он.

Матушка деликатно кашлянула.

– Почтенный Гопкрафт, я пришла сюда по поводу яблок, которые ты назвал в честь нянюшки Ягг, – произнесла она.

Коленки Перси задрожали. Парик начал сползать с затылка на пол в надежде обрести спасение.

– Я пришла поблагодарить тебя за ту радость, которую ты ей доставил, – продолжила матушка удивительно приятным голосом, который поразил бы любого, кто знал ее сварливую натуру. – Она много и хорошо трудилась, награда ей досталась вполне заслуженно. Ты так замечательно придумал! Поэтому я принесла тебе маленький подарок…

Гопкрафт аж отпрыгнул назад, когда рука матушки проворно нырнула в карман передника и извлекла оттуда маленькую черную бутылочку.

– Это очень редкая настойка из очень редких трав. Да что там «очень»… Из необыкновенно редких!

В конце концов до Гопкрафта дошло, что он должен взять бутылку. Он очень осторожно обхватил горлышко пальцами, словно в любой момент бутылочка могла свистнуть или отрастить ножки.

– Хм… большое спасибо, – растерянно пробормотал он.

Матушка чопорно кивнула.

– Да будет благословен сей дом, – сказала она и поспешила по тропинке прочь.

Тщательно закрыв дверь, Гопкрафт навалился на нее всем телом для надежности.

– Собирай вещи, быстро! – рявкнул он жене, наблюдавшей за ним из кухни.

– Что? Да здесь вся наша жизнь! Мы не можем просто взять и сбежать!

– Лучше бегать, чем скакать на культяпках, глупая женщина! Что ей от меня нужно? Почему она такая милая?

Но госпожа Гопкрафт твердо стояла на своем. Она только что привела дом в порядок, к тому же они купили новый насос. Как все это можно бросить?

– Давай просто успокоимся и подумаем, – предложила она. – А что в бутылке?

Гопкрафт держал подозрительную емкость на расстоянии вытянутой руки.

– Ты правда хочешь это выяснить?

– Прекрати трястись, муж! Она ведь не угрожала нам, верно?

– Она сказала: «Да будет благословен сей дом». Это хуже, чем чертова угроза! Ведь это сказала матушка Ветровоск, а не абы кто!

Он поставил бутылку на стол. Супруги Гопкрафты осторожно разглядывали этикетку, готовые при малейших признаках опасности броситься наутек.

– Здесь написано «Атращиватель валос», – прочитала госпожа Гопкрафт.

– Я на себя это не вылью!

– Но она обязательно поинтересуется результатами. Всегда интересуется.

– Если ты хоть на секунду допускаешь, что я…

– Давай вначале попробуем на собаке…

– Какая славная корова!

Очнувшись от грез, Вильям Беднокур повернулся на табуретке в сторону луга, не прекращая дергать корову за соски.

Над изгородью возвышалась черная остроконечная шляпа. Вильям вздрогнул так, что надоил немного молока себе в левый башмак.

– Наверное, дает немало молока?

– Да, госпожа Ветровоск! – задрожал всем телом Вильям.

– Это прекрасно. И вот что я скажу: пусть доится себе и дальше. Доброго тебе дня!

Остроконечная шляпа поплыла дальше.

Беднокур в ужасе уставился ей вслед. Затем схватил ведро и, оскальзываясь на каждом шагу, побежал в хлев.

– Хламми! – заорал он что есть мочи. – Спускайся сюда, живо!

Сын выглянул с сеновала с вилами в руке.

– В чем дело, пап?

– Немедленно отведи Дафну на рынок, понял?

– Зачем? Она же лучше всех доится, пап!

– Доилась, сынок, доилась! Матушка Ветровоск только что наложила на нее проклятие! Продай ее побыстрее, пока у нее не отвалились рога!

– Что она сказала, пап?

– Она сказала… она сказала… «Пусть доится себе и дальше…» – Беднокур замялся.

– Не очень-то похоже на проклятие, пап, – возразил Хламми. – В смысле… твои проклятия звучат грубее. А это… даже чем-то обнадеживает.

– Но она сказала это… как-то так… даже не знаю…

– Как сказала, пап?

– Как-то… весело, что ли.

– С тобой все в порядке, пап?

– Это было… то, как она сказала… – Беднокур умолк. – В общем, неправильно все это! – взорвался он. – Неправильно! Она не имеет права веселиться на людях! Ее никто никогда не видел веселой. А еще… А еще у меня башмак полон молока!

Сегодняшний день нянюшка Ягг решила посвятить тайному самогонному аппарату, надежно скрытому в лесу. Это была наиболее тщательно охраняемая тайна из всех возможных, поскольку о ней в королевстве знали все. А если одну тайну хранит столько людей одновременно, то она сразу становится самой охраняемой тайной. Даже король знал о ней, как и то, что разумнее всего притворяться, будто ему ничего не известно. Это позволяло ему не требовать с нянюшки налогов, а ей не увиливать от таковых. Зато каждый год на Страшдество его величество получал бочонок того, что могло быть медом, если бы пчелы не были трезвенницами. А раз все проявляли понимание и никто никого не заставлял платить, то королевство существовало в мире и согласии. Здесь не было нужды насылать на кого-то страшное проклятие.