Роберт Хайнлайн - Нам, живущим. Реквием

Спустя девять дней после прибытия Чарли сидел в комнате отдыха перевалочного лагеря, со скукой перелистывая книгу, которую уже однажды прочитал на Земле. Вошел его отец:

– Пойдем.

– Да? Что случилось?

– Они собираются будить твоего пса. Ты ведь хочешь при этом присутствовать, не так ли? Или не хочешь? Я могу сходить один, а потом вернусь и расскажу тебе, чем все закончилось.

Чарли судорожно перевел дыхание:

– Я хочу быть там. Пойдем.

Комната походила на ту, что была в Белых Песках, где усыпили Никси, за исключением того, что вместо стола здесь стояла похожая на клетку штуковина со стеклянными стенками. Какой-то человек настраивал сложную аппаратуру, стоявшую рядом со стеклянной коробкой. Он поднял глаза и спросил:

– Да? Мы заняты.

– Меня зовут Вон, а это – мой сын Чарли. Он владелец собаки.

Мужчина нахмурился:

– Разве вы не получили мое сообщение? Кстати, я – доктор Зекер. Вы слишком рано, мы только-только подняли температуру собаки до нормы.

Мистер Вон сказал:

– Жди здесь, Чарли.

Он пересек комнату и тихим голосом что-то сказал Зекеру.

Зекер покачал головой:

– Лучше подождите снаружи.

Мистер Вон снова что-то тихо сказал. Доктор Зекер ответил:

– Вы не понимаете. У меня даже нет надлежащего оборудования, я был вынужден приспособить аппарат искусственного дыхания, который мы используем для обезьян. Он никогда не предназначался для собак!

Они спорили шепотом в течение нескольких минут и были прерваны голосом из динамика:

«Девяносто семь-икс готов, доктор. Это тот пес».

– Несите его! – отозвался Зекер и, продолжая разговор с мистером Воном, сказал: – Хорошо. Уведите его с прохода. Хотя лучше бы ему, как я уже говорил, оставаться снаружи.

Он отвернулся, больше не обращая на них никакого внимания.

Вошли двое мужчин с большим лотком. На нем неподвижно лежало что-то небольшое, укрытое тускло-синей тканью.

– Это Никси? – прошептал Чарли.

– Я думаю, да, – вполголоса ответил его отец. – Молчи и смотри.

– Можно мне на него посмотреть?

– Стой, где стоишь, и не говори ни слова – иначе доктор тебя выгонит.

Оказавшись внутри, команда двигалась быстро и без разговоров, как будто повторяла много раз отрепетированные действия, которые требовалось выполнять на большой скорости и с безукоризненной точностью. Один из них открыл стеклянную коробку, другой, поместив лоток внутрь, убрал ткань, скрывавшую его содержимое. Это был Никси, мягкий, податливый и, очевидно, мертвый. У Чарли перехватило дыхание.

Один ассистент передвинул маленькое тело вперед, накинул на шею пса резиновый хомут, подогнал его по размеру и зафиксировал в отверстии, проделанном в перегородке, устроенной наподобие гильотины. После чего поспешно убрал руки из коробки, и тогда второй ассистент захлопнул стеклянную дверцу, через которую они поместили собаку внутрь, и быстро загерметизировал ее. Теперь Никси был плотно закрыт в стеклянном гробу, тело внутри, голова снаружи.

– Цикл!

Как только он это сказал, первый ассистент хлопнул по выключателю и уставился на приборную панель, а доктор Зекер сунул руки в длинные резиновые перчатки, вставленные в стекло, благодаря чему его руки оказались наедине с телом Никси. Быстрыми, уверенными движениями он приготовил шприц для подкожных инъекций, лежавший внутри, и глубоко вонзил его в бок собаки.

– Аппарат искусственного дыхания подключен.

– Нет сердечной активности, доктор!

Сообщения поступили одновременно. Зекер взглянул на циферблаты, снова посмотрел на собаку и выругался. Он схватил другую иглу. Эту он ввел очень осторожно, плавно надавил на плунжер, следя за показаниями приборов.

– Фибрилляция [49]. Пульс нитевидный.

– Я вижу! – ответил он раздраженно, извлек иглу из тела и начал массировать собаку синхронно с подъемами и опусканиями «искусственного легкого».

И тогда Никси поднял морду и заскулил.

Только через час с лишним доктор Зекер позволил Чарли забрать собаку. Большую часть этого времени клетка была открыта, и Никси дышал самостоятельно, но аппаратура все еще была подключена, в полной готовности, на случай, если окажется, что или сердце, или легкие Никси так и не сумели заново выучить старый фокус: поддерживать его жизнь. Но на время ожидания Чарли разрешили стоять рядом с собакой, трогать ее, говорить с ней и гладить ее, чтобы она успокоилась.

Наконец доктор взял Никси и передал его в руки Чарли:

– Хорошо, возьмите его. Но помните: ему требуется покой. Он не должен бегать в течение следующих десяти часов. Излишний покой ему тоже ни к чему. Не позволяйте ему спать.

– Почему, доктор? – спросил мистер Вон.

– Потому что иногда, когда вы думаете, что все благополучно закончилось, они просто ложатся – и уходят… Как будто они почувствовали вкус смерти и нашли, что он им нравится. Этот пес был на волосок от гибели – у нас всего семь минут на то, чтобы восстановить кровообращение в мозгу. Чуть дольше – и мозг необратимо поврежден, и вы можете только положить конец его страданиям.

– Как вы думаете, вы все сделали вовремя?

– А вы полагаете, что я позволил бы вам забрать собаку, если бы не успел? – сердито ответил Зекер.

– Извините.

– Итак, держите его в покое, но не перебарщивайте. Пусть бодрствует.

И Чарли торжественно ответил:

– Я верю, доктор, что с Никси все будет в порядке. Я знаю это.

Чарли бодрствовал всю ночь напролет, он разговаривал с Никси, ласкал его, успокаивал, но не давал уснуть. Никто из родителей не пытался заставить Чарли лечь спать.

Никси понравилась Венера. Она была наполнена тысячами новых запахов (со всеми нужно было разобраться) и бесчисленными новыми звуками (каждый из которых нужно было каталогизировать). Как официальный опекун семьи Вон и – персонально – Чарли, он возложил на себя обязанность (а также связанные с ней удовольствия) исследовать каждое новое явление и решать, действительно ли оно безопасно для его людей. Никси с радостью этим занялся.

Вряд ли пес сознавал, как далеко забрался от старого дома. Он помнил только первый этап путешествия, поездку в переноске в Белые Пески. Никси принял новый порядок вещей, не заметив, что на пять месяцев выпал из жизни. Он принял на себя ответственность за квартиру, выделенную семье Вон, обследовал ее полностью, а потом еще раз проверил ночью, чтобы убедиться, что все в порядке и им ничто не угрожает. И только после этого вытоптал свое место в ногах у Чарли и уткнулся носом в хвост.

Он знал, что это новое место, но не тосковал по дому. Старый дом был неплох, и он никогда бы не оставил его, но этот новый был гораздо лучше. Мало того что здесь был Чарли, без которого никакое место не могло быть домом, – здесь были удивительные запахи, и даже соседей он посчитал более приятными. В его прошлом многие люди вечно сердились по поводу цветочных клумб и прочих пустяков, а здесь его почти никогда не бранили и не гнали, – напротив, люди стремились поговорить с ним, приласкать и покормить его. Популярность Никси была основана на арифметике: в Бориэлисе на пятьдесят пять тысяч жителей приходилось только одиннадцать собак. Многие колонисты тосковали по традиционно лучшему другу человека. Никси этого не знал, но он обладал величайшей способностью наслаждаться дарами жизни, не беспокоясь о причинах, их породивших.