Сергей Соломин - Ошибка биолога [Избранные сочинения. Т. II]

У некоторых из разбитых носиков сбегали алые капли крови.

Целая стая чечеток носилась около лампады, раскачала ее на цепях и по стенам заходили огромные, безобразные тени.

Желтые и красные клесты срывали злобу на сучьях, которые неистово драли крепкими носами, так что мелкие куски дерева летели во все стороны.

Три сойки кружились над экспроприаторами и забрасывали их нечистотами.

В шифоньерке нашли столовое серебро.

— Надо брать! — решил Кабальский. — Еще не известно, найдем ли деньги.

Зал был старательно осмотрен. Больше ничего не оказалось.

Перешли в спальню. Перерыли всю постель. Распороли перину и подушки, напустив тучи пуха и пера.

И здесь ничего.

— Уйдем скорее, а то пух насядет на платье.

Рядом с кухней была еще маленькая комната. Когда отворили ее, раздался дикий, хриплый вопль.

— Эгей!

Все вздрогнули.

— Дураки! — опомнился первым Хортик. — Это попугай!

Комната была почти пустая, только на стене висел небольшой шкафчик с картинками, рисованными на фарфоре и вставленными в створки дверок.

Кабальский запустил отмычку в замок.

— Эгей! — завопил попугай, и Веретьев громко вскрикнул.

— Что с тобой, барин?

У Веретьева палец был глубоко прокушен и кровь лила ручьем.

— Перевяжи потуже платком. Эка проклятая птица!

Попугай укусил Кабальского за ухо. Тот вышел из себя, бросился и поймал птицу за хвост.

— Эгей! Эгей!

Размахнувшись, Кабальский разбил голову попугая о стену и бросил труп в угол…

В шкафчике оказалось с дюжину коробок разной величины. Раскрыли. При свете электрических фонариков, заиграли ослепительно бриллианты, зачервонили рубины, зеленым блеском загорелись изумруды.

— Разбирай по карманам! — скомандовал Кабальский.

У Веретьева вдруг заныло сердце недобрым предчувствием.

— Уйдем! тут драгоценностей на десятки тысяч.

— А ту, запертую комнату, еще не осмотрели.

— Слишком долго сидим. Могут прийти.

— Э, вздор! Кто к старухе ходит!

В прихожей звякнул звонок.

Все трое закаменели.

— Иди, барин, к дверям! — шепотом приказал Кабальский. — Ты в галошах и пройдешь неслышно. Послушай! Разумеется, не отпирай ни в каком случае. Матвей, готовь браунинг!

У Веретьева сердце билось до боли и, казалось, сейчас разорвется. Задыхаясь, прильнул к двери.

Ясно слышен был разговор на площадке.

— Эка ведьма, прости Господи! Либо ушла, либо дрыхнет, так что пушками не разбудишь. Вот всегда так. Завалится днем спать до полуночи. А там и пошла колобродить до бела света. Соседей беспокоить.

— Как же быть?

— Постой! Еще позвоню.

Звонок запрыгал над головой Веретьева. У него заточило в горле. Хотелось откашляться. Он употреблял страшные усилия воли, чтобы не произвести звука и глотал, давясь, слюну.

За дверью опять заговорили.

— В щелочку ничего не видать. Только заперто будто изнутри. Да все равно — не разбудишь. Мы вот что сделаем. Пойдем в контору, я повестку приму, распишусь, а завтра утром ей вручу.

— Ладно! Законом дозволяется!

Застучали сапоги по площадке и звук шагов стал постепенно удаляться. Веретьев вернулся к своим, кашляя и отплевываясь.

— Вот и отлично! — обрадовался Кабальский, услыхав разговор дворника с судебным рассыльным. — Теперь мы гарантированы от всяких посещений.

— А не лучше ли уйти?

— Дурак ты, барин, да к тому же трус. Сам же говорил: хранит в квартире сотни тысяч. Где они? Дело делать, так делать. Лучше бы с нами и не ходил, коли у тебя душа заячья.

Осмотр кухни и прихожей не дал ровно ничего.

Оставалась одна комната с дверью, выходящей к залу и запертой большой задвижкой.

Успокоившиеся было птицы вновь подняли крик и залетали.

Кабальский подошел к двери, дернул задвижку, распахнул. В комнате было темной жутко, зиял черный четырехугольник.

— Белое привидение! — закричал не своим голосом Веретьев.

На черном фоне замахали белые крылья.

Кабальский невольно отступил и сейчас же раздался его чисто животный вопль.

Огромная белая сова вцепилась острыми, как кривые кинжалы, когтями ему в лицо.

Тщетно он пытался отбиться. Сова драла щеки, губы, глаза. Адская боль парализовала всякое сопротивление. Кабальский рухнул на пол лицом кверху. Сова со злобным криком продолжала его терзать.

Хортик бросился на помощь, но почувствовал, что острые когти впились в его затылок, и поспешил лечь на пол, скрывая лицо.

Всех сов вылетело пять. По две расселись на лежащих Кабальском и Хортике, драли их когтями, клевали острыми, загнутыми клювами.

Пятая принялась охотиться на Веретьева и кружилась над его головой.

Он хотел выбежать в прихожую и на площадку, но сова догадалась и не пускала выйти из зала.

Веретьев метался, как безумный. Вид его товарищей был ужасен.

Сова, сидящая на лице Кабальского, отрывала куски тела и, подняв круглую голову, глотала теплое, живое мясо, пачкая белоснежные перья кровью.

Другая чудовищная птица рвала ему живот.

Две сидели на Хортике, терзая спину и ноги.

Веретьев изнемогал в борьбе с совой. Голодная, она пронзительно кричала, завидуя другим, и атака следовала за атакой.

В полной растерянности Веретьев забыл, что товарищи дали ему револьвер, и отмахивался какой-то палкой.

Сова делалась все настойчивее и смелее. Раза два она рванула плечо и Веретьева словно обожгло раскаленным железом.

Он заметался, с ужасом чувствуя, что сейчас изнеможет и упадет.

В порыве отчаяния, забыв обо всем, Веретьев бросился к окну, разбил двойные стекла и высунулся почти до пояса на морозный воздух.

В ту же минуту острые когти совы впились в его тело.

— Помогите! Помогите!

Отчаянный крик раздавался по всему двору. Из ворот вышла горничная с покупками, увидала в окне Веретьева и опрометью бросилась назад к дворнику.

Скоро показались фигуры бегущих дворников, за ними, придерживая шашку, спешил городовой.

Через минуту раздался грохот в двери, но Веретьев его не слышал и продолжал кричать до хрипоты:

— Помогите!

Подоспела полиция. Дверь выломали. В ужасе остановились городовые на пороге зала. Огромные белые птицы терзали живых людей.

Околоточный заметил мешок и велел развязать.

К удивлению, графиня не потеряла сознания и встала сама, без чужой помощи, сначала на колени, а потом во весь рост.

— Эгей! — завопила она на сов.

Птицы подняли головы и прислушались.

— Кш, кш! — замахала на них руками старуха.

Совы послушно оставили свои жертвы, взлетели и одна за другой скрылись в темной комнате. Старуха закрыла дверь и заперла.

Веретьева едва вытащили из окна. Лицо и руки его были изрезаны стеклами.