Мэтт Хейг - Полночная библиотека [litres]

В какой-то в Норе бушевал океан эмоций. Она чувствовала все глубоко и непосредственно. Каждую радость и каждое горе. В каждом моменте содержалось и глубочайшее удовольствие, и сильнейшая боль, и оба зависели друг от друга, как разные положения качающегося маятника. Простая прогулка дарила ей тяжелую печаль лишь оттого, что солнце пряталось за тучу. А встреча с псом, который был явно рад ее вниманию, вызывала у нее такую экзальтацию, что ей казалось, она сейчас растает прямо на тротуаре от чистой благодати. В той жизни у изголовья постели она держала томик стихов Эмили Дикинсон [100] Дикинсон , Эмили (1830–1886) – американская поэтесса. , у нее было две подборки песен в телефоне, названных «Яркие переживания эйфории» и «Клей, чтобы починить меня, когда я сломлена».

В одной она была видеоблогером-путешественницей с 1 750 000 подписчиков на YouTube, и еще примерно столько же следили за ней в Instagram, а самым популярным было видео, запечатлевшее ее падение с гондолы в Венеции. Еще у нее было видео под названием «Римские запахи».

В другой жизни она была матерью-одиночкой, и ее младенец буквально никогда не спал.

В какой-то у нее была колонка о шоу-бизнесе в желтой газетенке, и она писала истории об отношениях Райана Бейли.

В одной она была фоторедактором в National Geographic.

В другой успешным экоархитектором, не оставлявшим углеродного следа от своего существования в самостоятельно спроектированном коттедже: собирала дождевую воду и пользовалась солнечной энергией.

В какой-то социальной работницей в Ботсване.

В какой-то присматривала за чужими кошками.

В другой волонтерила в приюте для бездомных.

В одной жизни она спала на диване своего единственного друга.

В другой преподавала музыку в Монреале.

В одной весь день провела в спорах в Twitterс людьми, которых не знала, и большую часть твитов заканчивала словами «старайтесь лучше», втайне понимая, что говорит это себе.

В другой вообще не пользовалась социальными сетями.

В одной она не притрагивалась к алкоголю.

В другой она была чемпионкой по шахматам и приехала на турнир в Украину.

В одной жизни она была замужем за членом королевской семьи и ненавидела каждое мгновение.

В другой ее сообщения в Facebook и Instagram содержали только цитаты из Руми и Лао-цзы.

В одной у нее был третий муж, который ей уже наскучил.

В другой она была силачкой-веганкой.

В одной жизни она путешествовала по Южной Америке и пережила землетрясение в Чили.

В другой у нее была подружка Бекки, которая говорила: «О, вот потеха!» – всякий раз как случалось что-то хорошее.

В какой-то она снова встретила Гюго, занимающегося дайвингом на побережье Корсики, они обсуждали квантовую механику, напились вместе в пляжном баре, а потом Гюго ускользнул из этой жизни на середине предложения, так что Норе пришлось беседовать с новым Гюго, который пытался вспомнить ее имя.

В некоторых жизнях Нора привлекала много внимания. В некоторых никакого вообще. В каких-то она была богата. В других бедна. В каких-то здорова. В других не могла подняться по лестнице без одышки. В каких-то жизнях у нее были партнеры, в других она была одна, во многих находилась в промежуточном положении. В каких-то она была матерью, но в большинстве – нет.

Она была рок-звездой, олимпийской чемпионкой, преподавательницей музыки, учительницей начальных классов, профессором, генеральным директором, личной ассистенткой, шеф-поваром, гляциологом, климатологом, профессиональной выгульщицей собак, офисной работницей, разработчицей программного обеспечения, секретаршей в приемной, горничной, политиком, адвокатом, магазинным воришкой, главой благотворительной организации по защите океанов, продавщицей в магазине (снова), официанткой, младшей начальницей, стеклодувом и перепробовала уйму других профессий. Она добиралась на работу на машине, в автобусах, поездах, на паромах, на велосипеде, пешком. Перечитала километры электронных писем. У нее был пятидесятитрехлетний начальник с дурным запахом изо рта, который трогал под столом ее ногу и присылал фото своего пениса. У нее были коллеги, которые наговаривали на нее, и коллеги, которые ее любили, и (таких было большинство) коллеги, которые были к ней абсолютно безразличны.

Во многих жизнях она предпочитала не работать, а в каких-то хотела работать, но все равно не могла найти место. В каких-то жизнях она пробивалась сквозь стеклянный потолок, а в каких-то утыкалась прямо в него. Она бывала и чрезмерно квалифицированной и недостаточно компетентной.

Она спала как младенец или страдала бессонницей. В каких-то жизнях она принимала антидепрессанты, а в других даже не пила ибупрофен от головной боли. В каких-то жизнях она была физически здоровым ипохондриком, а в других – серьезно больным ипохондриком, а в каких-то вообще не беспокоилась о своем здоровье. В одной жизни ее мучила хроническая усталость, в другой у нее был рак, в третьей у нее была межпозвоночная грыжа и перелом ребер из-за автоаварии.

Короче, она прожила много жизней.

И в этих жизнях она смеялась и плакала, ощущала спокойствие и ужас, и весь прочий спектр эмоций.

А между жизнями она всегда встречала миссис Элм в библиотеке.

И сначала казалось, что чем больше жизней она пережила, тем меньше проблем с переходом возникало. Библиотека никогда не пребывала на грани разрушения или риска полного исчезновения. Лампочки моргали крайне редко при ее возвращении. Она будто достигла некоего принятия жизни: если и возникали плохие переживания, они не были единственными . Она поняла, что пыталась покончить с собой не потому, что была несчастна, а потому, что убедила себя, что не существует выхода из ее страданий.

В этом, предположила она, заключалась основа депрессии и разница между страхом и отчаянием. Страх возникает, когда ты заходишь в подвал и боишься, не захлопнулась ли дверь. Отчаяние – это когда дверь закрывается и запирается за тобой.

Но в каждой жизни она видела, что метафорическая дверь отворялась все больше, по мере того как она училась пользоваться воображением. Порой она находилась в жизни меньше минуты, а в других дни и даже недели. И казалось, что чем больше жизней она проживала, тем трудней было чувствовать себя везде как дома.

Трудность в том, что со временем Нора начала терять представление о том, кто она такая. Как слово, которое передают шепотом в игре «Испорченный телефон», даже ее имя стало казаться ей всего лишь ничего не значащим шумом.

– Не получается, – призналась она Гюго в их последней глубокой беседе в пляжном баре на Корсике. – Это больше не забавляет. Я не как ты. Мне нужно где-то осесть. Но я никак не почувствую твердую почву под ногами.