Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Настало утро. Поезд шел прихотливой равниной, зелень трав сменялась то черными квадратами отдыхающей под паром земли, то золотистыми прямоугольниками пшеничных полей. В вагоне стучали, открываясь со щелканьем орудийных замков, двери, уже слышался голос проводника «пятое, берите четыре стакана», в коридоре около дверей туалетов выстраивались нетерпеливые очереди.

Встало и третье купе. Желудков открыл глаза, потянулся. Старички-кишечники уже разворачивали пакеты с диетической едой, дамы не было. Послышался стук в дверь.

— Мне уже можно?

Она вошла, свежая, благоухающая ароматной жидкостью «Варс», подвижная, немного громоздкая. «Брюнетка, а ничего!» — отметил про себя Желудков (брюнеток он не любил), быстро натянул брюки, перекинул через плечо полотенце и побежал умываться. Когда вернулся, на столике уже стояли четыре стакана с чаем.

— Я вам уже и сахар бросила, — кокетливо проговорила, слегка кося, соседка. — Бросила и подумала — может, вы сладкое не любите?

— Отчего же, люблю, кто не любит сладкое! — ответил Желудков, и они с соседкой, поняв намек, рассмеялись. От этого возникло взаимное доверие, она села напротив, завязался разговор, легкий, дорожный, пересыпанный намеками, стенки купе раздались, старички со своими кишечными болями исчезли, Желудков почувствовал, что его уже обступают горы, поднялись белые колонны курзала, в ушах заиграл ансамбль цыганских гитар, запела низким сопрано певица. Официант начал расставлять на столике перед ним и перед брюнеткой подносики и тарелочки с шашлыком, посыпанным луком, и отдельно — тарелочки с молочной фасолью лобио.

Но тут в ушах Желудкова на самом деле раздался звон, дневной свет мигнул, погас и снова стал ярким, перед глазами замелькала бульварная зелень, покатились такси и троллейбусы, забелели простенькими скатертями столики — и увидел Желудков, что он опять сидит в кафе на углу Мало-Черкасского, а мистер Смит сует ему в руки конверт с проклятыми зелененькими бумажками. Не сознавая, что делает, принял Желудков от иностранца конверт, и, встав, направился к выходу. И снова подмигнул ему бронзовый Докучаев, снова в кассе № 27 «для военнослужащих» взял он у знакомой кассирши Галочки билет до Минвод, дождался вечера, занял последнее место в третьем купе седьмого вагона, переждал ночь, умылся, пококетничал с брюнеткой, дождался ее «может, вы сладкое не любите», ответил, вновь увидел Кавказ, услыхал звон и вслед за миганием дневного света с ужасом обнаружил себя опять в кафе на бульваре, рядом с мерзким мистером Смитом.

«Боже ты мой, да что же это делается, товарищи?» — хотел было воскликнуть, обращаясь к посетителям кафе, Желудков, но почувствовал, что уже сами ноги несут его по тротуару к метро «Дзержинская», откуда, как известно, до «Курской» и до железнодорожных касс южного направления рукой подать.

Несколько раз пытался он остановиться, цеплялся за поручни в вестибюле метро, но какая-то неведомая сила отрывала от них руки, пробовал обратиться к милиционерам с призывом задержать себя, язык немел, и только совершив эту похожую на игру в «рич-рач», где можно бесконечное число раз возвращаться к исходному месту, поездку в восьмой или десятый раз, Желудков отчаялся, и уже совершенно тупо день за днем брал иностранцевы деньги, и поздно вечером влезал в вагон поезда № 245, которому, как он понял, уже никогда не прийти в столь нужные желудочным больным Минеральные Воды. Правда, имей он высшее образование в объеме Бауманки или читай романы Лема и Брэдбери, понял бы готовый с отчаяния выть галантерейщик, что попал в петлю Времени, откуда ему самому, как ни крути, не выбраться.

Но это было с ним, а что же увидели и ощутили его спутники по купе? Что произошло там?

А произошли вещи донельзя странные. Соседке, которая сидела напротив, тоже показалось, что свет мигнул, она тоже услыхала тихий звон, но для нее он был еле слышим, будто где-то за стенкой дернули струну, лицо и вся фигура сидевшего напротив нее молодого человека как-то странно покачнулись, но тут же успокоились. «До чего странно, — подумала она, — не началась бы опять мигрень!» Но мигрень не началась. Женщина помешала ложечкой в стакане, спросила: бывал ли он раньше в Минводах? — но молодой сосед посмотрел теперь как-то отрешенно и не ответил. Чай пить он перестал, а откинулся, уперся головой в линкрустовую стенку и сидел так, не опуская век. Глаза у него сделались острыми, прозрачными, и понесло из них холодом.

Ничего не понимая, брюнетка попробовала продолжить разговор:

— Может, мне пересесть к вам, а то мы наших соседей совсем от окна отодвинули?

Старички запротестовали, но тот, что сидел теперь неподвижно и имел облик Желудкова, не ответил, молча поднялся и вышел в коридор. Трое оставшиеся в купе успели заметить только, что щеки у их соседа стали вдруг суше, ввалились, скулы обтянулись, подбородок выпятился. Страшно им стало, а пуще всего женщине. И уж совсем ничего не поняли они, когда сосед, вернувшись, собрал чемодан, молча дождался станции — мимо окна проплыл вокзал с вывеской «Посошанск», поднял чемодан и, не попрощавшись, вышел.

— Странный какой, — сказал один старичок, — я думал, он до Минвод.

— Так и говорил, — объяснила женщина. — Жутко мне, а отчего — не пойму.

— За чай не заплатил, — сказал второй кишечник.

Но тут вагон дернуло, и поезд, набирая скорость, покатил мимо вокзала, мимо складов, мимо желтой, похожей на кеглю, водокачки, мимо больших домов, мимо домов поменьше, мимо открытой до горизонта рыжей колючей степи.

Сойдя с поезда, человек с обликом Желудкова, неся в руке его чемодан, а в кармане имея его паспорт, направился прямо в гостиницу. Гостиница в Посошанске была одна и называлась по традиции всех гостиниц в честь самого большого (и единственного) местного водоема — «Шучье озеро». Трудно сказать, какие мысли, выхваченные перед происшествием в купе из черепной коробки несчастного Желудкова, вели его, но действовал этот человек уверенно. Протянув администратору паспорт, в который его предшественник предусмотрительно вложил двадцатипятирублевую бумажку, он получил анкету, заполнил ее и, взяв ключи, ушел в номер. Администратор ловко переложила лиловую бумажку в сумочку, но, прежде чем поставить анкету в фанерный ящичек, бегло взглянула в нее. Уже вторая строчка могла поразить: в графе год рождения постоялец написал «3542», а в графе «цель приезда», где все без исключения, даже смуглые люди в мохнатых кепках, пишут «служебная командировка», разборчиво вывел: «похищение».

— Должно быть, «посещение», — сказала сама себе администратор, — и год напутал, — зевнула и, вытащив из ящика стола роман Жапризо «Ловушка для Золушки», продолжила чтение.