Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

— Потрясно, — отозвался аспирант, который так и не понял, зачем нужно сцену на Волге снимать в степном городе. «В Волге, должно быть, вода мутная», — наивно решил он.

А режиссер продолжал:

— И все-таки главное, мужики, не это. После падения персиянки в воду (представляете — она медленно опускается на дно?) — отъезд. Камера отступает, постепенно виден общий план съемок, степь, огромный бассейн с водой, киногруппа, я с мегафоном и актриса, играющая княжну. Она медленно всплывает, ей подают руку. Усталая, сидит на краю бассейна, отжимает воду из волос. Ну как?

— А зачем это — общий план?.. И киногруппа... И волосы?

— Театр. Жизнь — сцена, мы все играем роли. Над нами только Искусство с большой буквы. Гамлет, бедный Йорик. Балаган.

— А не слишком ли это сложно?

— Хорошо бы ввести в сцену горниста или скрипача, — не слушая его, мечтательно продолжал режиссер. — Все расходятся, он один остается около пустого бассейна с водой. Стоит на фоне прозрачной стены, играет на скрипке, любовно прижимая ее к груди. Или — все то же, но печальные звуки трубы.

Ошеломленный аспирант промолчал, а режиссер вдруг скис.

— Заедает текучка. Оргвопросы. И конечно — бабы. С ними только свяжись. Знаете Люкину? Кинозвезда. Так вот, пригласил я ее на главную роль. Ну, как водится, покочевряжилась, попросила прислать на дом сценарий. Долго читала, сперва отказалась, потом согласилась — у нее какая-то роль сорвалась. Подходит время ехать нам в Посошанск, у меня и в мыслях не было ее беспокоить: зачем брать, если в воду вместо нее любая дублерша может прыгнуть? Вдруг — звонок. До меня дошли слухи, говорит, что вы едете в экспедицию? Так, пустяки, отвечаю, не стоит разговора, неделя в степном городишке. Я, говорит, с вами. Ну, раз тебе так хочется — поезжай. Сказал директору картины включить ее в список, вдруг перед самым выездом снова звонок: почему не включили в списки моего аккомпаниатора? Какого еще аккомпаниатора? А он всегда ездит со мной. Простите, говорю, там всего работы на пять минут — посидеть на краю бассейна, где он вам будет там аккомпанировать? А это, говорит, наше дело. Может, у нас с ним будут совместные выступления...

— Да, да, конечно, я видел ее по телевизору, — обрадовался палеонтолог. — Пела и танцевала. Правда, не скажу, чтобы очень. Во всяком случае, шевелила ногами и раскрывала рот.

— Господи, — вздохнул режиссер, — и отчего это их всех потянуло петь и танцевать? И еще — писать книги... Да, так вот, самое ужасное я еще не сказал. Билеты все уже заказаны, поздно. Говорю директору — будет звонить, скажи, лимит выбран, фондов нет, сняли деньги со статьи, в общем, сам знаешь, что сказать. Хорошо. Приезжаем сюда, узнаю — приедет и привезет с собой аккомпаниатора: молодой человек с завивкой, душится духами «Кристиан Диор».

Режиссер в отчаянии даже махнул рукой.

— Да, писать книги все научились, — осторожно поддержал его мысль палеонтолог, которому не хотелось прерывать интересный разговор. — У меня на глазах был случай: ходил я в бассейн, оздоровительная группа. И был в ней один шустрый критик — все в газетах статьи писал о театре. Так вот, один раз в нашу группу пришел академик, знаете — операции на сердце, меняет клапаны? Он в командировке был, а бассейн у него в ежедневном распорядке дня. Так вот, проплыли мы: я по первой дорожке, академик по второй, а этот критик по третьей. Всё, больше они не встречались. Два слова друг другу сказали: «Как сегодня вода?» Академик умер, так этот умелец теперь выступает с лекциями — их встречи и беседы. Статьи опубликовал, заканчивает книгу воспоминаний. Обалдеть!

Он тоже печально замолчал, а не способный хмелеть Желудков тронул режиссерово колено.

— Какого зверя вы хотели бы увидеть? — спросил он с неподдельным интересом.

— Это не я, это он, — режиссер покачнулся и обнял палеонтолога.

— Сте-го-завр, — нежно, по слогам, выговорил тот, — понимаете, если и было в истории Земли что-то фантастическое, то это, конечно, он. Я вам сейчас нарисую, — и он набросал шариковой ручкой на обложке «Крокодила» уродливого гада.

— Скоморохи! — бормотал захмелевший режиссер. — Сколь сильна должна была быть... быть должна... была быть... в народе смеховая стихия. Пронести ее через века! Не разучиться смеяться ни в голодные, ни в чумные годы... Однако до чего я устал. Избегал весь город, пожалуй, прилягу...

Когда летняя ночь залила окно в гостинице лиловой краской и геральдические созвездия засияли на небосклоне, все три собеседника уже спали. Аспирант и режиссер — на животе, подогнув ноги и подложив под щеку ладони, их странный сосед — на спине, вытянувшись и полуприкрыв глаза. А за окном гримасничала луна и светились ее отраженным зеленым светом окна «Новоканала». Состояние, в котором находился Желудков, нельзя было назвать сном: он видел себя не здесь, в гостиничном номере, где поскрипывают чужие койки и где за окном, на улице, шаркает щетками и вздыхает поздняя мусороуборочная машина, он видел себя в комнате с тусклыми, выкрашенными казенной масляной краской стенами, наедине с человеком, одетым в темно-серую форменную тужурку, которому он объясняет трудноуловимый смысл того, что уже начало происходить в Посошанске.

Если бы Брониславу Адольфовичу показали фотографию входа в кносский лабиринт и предложили на основании этой фотографии восстановить чертеж самого лабиринта, он не задумался бы ни на минуту. Легкость мыслей всегда отличала его, но тут он вертел в руках фирменный бланк и, недоуменно подняв черные брови, пытался понять: что же все-таки от него требуется? А бумага была самая простая и казенным языком предписывала институту «Новоканал» спроектировать и построить в месте, которое будет указано заказчиком, бассейн, не погруженный в грунт, с высотой стенок четыре метра и общей вместимостью 64 кубических метра воды. Далее оговаривалось, что все четыре стены бассейна должны быть прозрачными, в качестве заказчика было указано «Госкино», а ниже стояло что-то и вовсе непонятное: «Персидская княжна».

Не откладывая дела в долгий ящик, Бронислав Адольфович набрал по междугородному телефону номер киностудии, но девица на противоположном конце провода, которая назвалась секретаршей, сухо ответила: «Княжна должна быть у вас». Тогда Бронислав Адольфович решил больше справок не наводить, а вызвал двух молодых сотрудников, прочитал им письмо и решительно сказал:

— Вот вам задание, срок два дня, отложить все, — после чего сунул загадочное письмо в папку «исполнено». Сотрудники вышли, и дело можно было считать закрытым. Мало того, он еще неосторожно решил, что ближайшие два дня будут предельно спокойными, и, кто знает, может быть, именно их лучше всего выбрать для решающего разговора с Шурочкой. Однако Бронислав Адольфович глубоко ошибался, а понял он это уже ночью, когда его подбросил с постели пронзительный телефонный звонок. Ежась и пугливо переступая босыми ногами по холодному линолеуму, сонный заведующий сектором долго пытался понять, чей это голос старается издалека пробиться к нему через шорох и треск атмосферных разрядов.